Едва чужак вошел в город, как его отвели в приют. По дороге охранник сказал ему:
— Не обижайтесь на меня, таковы правила. От созерцания счастья не уклониться.
— Ну да, — сказал чужак. — Чем же тогда этот самый приют так страшен?
— Ничем, — ответил охранник, вдруг насторожившись, — совсем ничем.
Пройдя через пустынный сад, они позвонили у двери большого дома.
— Ну вот, я вас покидаю, — тихо сказал охранник, — но прошу: следуйте моему совету, не полагайтесь на видимость.
Дверь открыла круглощекая молодая женщина с пухлыми руками.
— Добрый день, — сказала она. — Ничего не бойтесь, дом открыт для вас.
Она отвела его в приемную, там ему навстречу поднялся молодой широкоплечий мужчина с открытым, улыбчивым лицом.
— Познакомьтесь, мой муж, — сказала женщина, предложив пришельцу сесть. — Он очень добр; вы его тоже, как и все, полюбите.
— Само собой, вы нас всех полюбите, — весело подхватил мужчина. Потом, присмотревшись к нему, разглядев заляпанную грязью одежду, немытое лицо, добавил: — Можно поинтересоваться, откуда вы пришли?
У незнакомца перехватило дыхание, и он не сумел ответить.
— Потом, — сказала молодая женщина, — потом вы нам все расскажете.
Она вывела его из комнаты и, поднявшись на второй этаж, где обширное помещение было отведено под душ, протянула халат, мочалку и мыло.
— Скоро увидимся, — сказала она, подталкивая его к душу, и доверительно добавила: — Мойтесь получше, мы тут тщательно блюдем гигиену.
Но стоило ей закрыть дверь, как он, чувствуя, что его покидают силы, закричал: “Я голоден”. Он сел прямо на пол и, когда из десяти подвешенных к потолку раструбов с шумом и паром забила вода, на него накатила тошнота, и он потерял сознание. Очнулся он в постели, сидящий рядом санитар протирал ему лицо влажной тряпицей.
— Не беспокойтесь, — произнес он с дружеской заботой. — Испытывать голод — не преступление.
Но чужак, жадно в него вглядываясь, спросил, скоро ли его вернут к общепринятой жизни.
— К общепринятой жизни? — переспросил санитар. — Здесь все живут в общении друг с другом, но общественной жизни нет.
— Нет, — пробормотал чужак, — я говорю о вольной жизни.
Поднявшись с постели, он заметил, что у двери стоит и с дружеским видом его разглядывает все та же женщина.
— Ну ладно, — сказала она, — помывку оставим на другой раз. Как только соберетесь с силами, приходите в столовую, я буду вас там ждать.
Санитар помог ему надеть убогие сандалии. Потом привел в порядок одежду, пригладил волосы, счистил с костюма грязь и, перед тем как открыть дверь, пробормотал ему на ухо:
— Сначала лучше зайдите к своим товарищам.
В бараке их было человек двадцать — зевающих, играющих в карты, пьющих.
— Это новичок, — сказал санитар, обращаясь в общем-то ко всем сразу, но все же в первую очередь к одному довольно старому человеку, лежавшему на груде мешков. — Его ждут в столовой. Познакомитесь чуть позже.
Пока он ел, потчевавшая его молодая женщина, глаза которой блестели, а лицо сияло, так и крутилась вокруг чужака. Стоило же ему доесть, как она взяла его за руку и спросила: “А что вы думаете о моем муже?” Чужак был ошарашен этим вопросом.
— Почему вы об этом спрашиваете, да еще у меня? — пробормотал он, пытаясь высвободиться. — Я всего-навсего бродяга; у меня нет времени наблюдать за людьми.
Ему показалось, что он знает, какие слова она сгорала от желания услышать.
— О! — проговорила она, все сильнее сжимая его руку, — подождите всего несколько дней, и вы сами придете ко мне о нем поговорить. Взгляните на меня напоследок.
Ему еще не доводилось видеть у нее на лице подобную радость.
— А теперь, до свидания, Александр Аким.
Это чужое имя подходило ему как и любое другое: здесь он был всего-навсего каким-то нищим. Вернувшись в барак, он улегся на землю. Вокруг играли, пели. Но он не мог избавиться от воспоминания об этом лице.
— Ты откуда? — спросил у него присевший рядом на корточки старик.
— Ну вот, и вы тоже шпионить, — злобно откликнулся он. — Неужели так важно, из каких я собственно краев? Я чужак, и этим все сказано.
Старик смотрел на него, сохраняя смирение и спокойствие.
— Я-то родился в соседней провинции, в Самарде. Если перейти через мост, увидишь деревушку у каштановой рощи, а если взобраться на холм, то видна и текущая по соседству река. Там у меня десять братьев, и у троих дочери на выданье. Потом с ними познакомишься, если захочешь.
— Благодарю покорно, — сказал Александр Аким, — у меня уже есть жена.
Его раздражение ничуть не обескуражило старика, который окликнул одного из тех, кто зевал, лежа на земле.
— Исайя Сиротко, сыграй с нами.
Колода была перетасована, снята, карты сданы, но чужак отказался принять в игре участие и мерил обычные плутни игроков недобрым взглядом.
— Послушай, — сказал, вдруг прервав игру, старик, — я здесь, как видишь, самый старый. Страсти в моем возрасте угасают. Через несколько дней я покину приют и вернусь в родные края, где быстро забуду это ужасное прошлое. Можешь мне доверять; если что-то тебя беспокоит, доверься мне.
Чужак поблагодарил, но заявил, что совершенно спокоен и просто хочет спать. Посему его оставили в углу в покое, и, чуть приоткрыв глаза на этих грязных, нечесаных, освещаемых тусклой электрической лампочкой людей, он в конце концов погрузился в глубокий сон. Утром, когда его разбудили, он ожидал, что его побьют палками; подобному наказанию, как ему представлялось, подвергали тех, кто явился со стороны. Но его отвели к директору, и тот принял его очень хорошо.
