«Ждан не спешил говорить:
- А осмелишься ли правду узнать? Вдруг дорога твоя не так легка окажется?
- Какою бы не была...
Старик снова засмеялся и певуче, будто гусляр заезжий, заговорил:
- От околицы до околицы пыль клубится. То верхом, то пешком по дороженьке - путникам покоя нет на семи ветрах. А за стенами каменными ждет воин с мечом булатным. Глаза его неба серого, а в руке его цепь да грамота. И что выберешь, то и сбудется.
Я слушала его и запомнить старалась, каждое слово повторяя про себя. Сидела, а по телу так мурашки и бежали.
Страшно мне...
Но раз уже решилась, так до конца дослушаю.
- Вьюжный путь труден и жесток. За кем не уследишь, того и потеряешь. А коли трех попутчиков себе возьмешь, так и сама живой останешься. И смотри, чтоб верные были - сталь, кровь и чернила. Далек твой путь, страшно, как далек. Пять земель что день покажутся. Подернутся алым покрывалом заморским и не разорвать его. С даром твоим весь мир пред тобою, да только ты прислужница. Три битвы кровавых, одна дорога и слез река - вот что увидишь. Смотри только бусины белой не теряй, не то и себя утеряешь.
Проговорил и замолчал.
Я как очнулась, на щеке своей слезу ощутила.
- Что, страшно стало? - сощурился Ждан. - Правда, она не каждому сладка.
- Так вот за что тебя люди боятся, - тихо проговорила я, поднимаясь.
- Не держи зла, лисица, - только и ответил старик. - Не моя в том вина. Что увижу, то и скажу. В судьбе лгать не стану.
- Спасибо, дед Ждан. Пусть боги хранят твой дом.
Я поклонилась и быстро вышла.
Пророчество его так с губ и не сходит. Помню. Каждое словечком повторяю. Будто мороз по коже от них. До седых волос не забуду теперь»
Я устало вздохнула и отерла со лба пот. Поставив заплечный мешок на землю, выпрямилась и потянулась, разминая затекшую спину.
Ох, и жаркое же лето выдалось! Полдень уж миновал, а солнце стоит в самом зените. Надо бы остановиться и в тени передохнуть. А то ведь и с ног свалиться не долго. Только вот где? Ближайший лесок виднеется аж за тем пологим холмом. Чтобы обогнуть его, ой, сколько сил еще понадобится. А ложиться отдыхать здесь нельзя - обгорю до пузырей на коже, или, чего доброго удар схвачу. Вон даже тюрбан, намотанный на манер кочевников, и полотняная отцова рубаха плохо спасают.
Я мысленно обозвала себя самыми последними словами, какие только могла знать простая деревенская девушка, и чуть прогнулась вперед. На это телодвижение поясница отозвалась ломотой и скрипом. Это ж надо так мешок нагрузить - едва тащу!
Ну, молодец, деваха, сумела же!
По земле мелькнула крылатая тень. Я подняла глаза к небу. Сверху донесся клекот. Вот же, наглец, от самого селения за мной летит! И кто только выдумал, что орлы путникам к удаче? Вон этот уже второй день в покое меня не оставляет, а везения пока ни на медяк. Припасы кончились, воды чуть, да и денег - одни слезы.
А все почему? Потому что бежала из родного дома под покровом ночи и даже не удосужилась как следует монеты выбрать из тайничка своего. Вместо золотушек захватила только серебрянки и медяки. Сказано, дуреха деревенская! Теперь вот ни в трактир, ни на постой, только на земле и спать под открытым небом. Благо, что лето да тепло, да травка мягкая.
До Трайты путь неблизкий. Мне бы хоть за месяц добраться пешком-то. Я ведь одна-одинешенька иду, никто меня не защищает, никто за мной не присматривает. Только вот орел-проказник в небе клекотом своим надежды вселяет. Заезжие купцы говорят, что к удаче это, путь, мол, не зря начат.
Я приложила ладонь ко лбу и, повернувшись против солнца, взглянула вверх.
- Ну что, дружок, ты все еще со мной?
Орел в вышине сделал очередной вираж и громко что-то пророкотал на неведомом мне языке. Сказывали старики в селении, что некоторым дар от рождения положен зверье понимать. Эх, мне бы его, я бы спросила у орла-попутчика, куда мне брести дальше.
Идти в Трайту решилась случайно. Как узнала, что отец жениха мне нашел, да сосватать хочет, так и надумала, что сбегу. Не по мне дома сидеть, да мужу угождать. Пусть и говорят, что так положено, а я не верю. Нельзя за нелюбимого идти - все несчастья от этого одного. Почему все бабы в нашей деревне так страдают, что мужья их гоняют, поколачивают, бывает, да и шибко не балуют? От того же. Всех принято по сговору замуж отдавать, против воли, не спрашивая.
А я не хочу. Сидеть с малыми детьми, да у печи гнуться не по мне. Если уж судьбу свою искать, так не в хате соседкой. Мир, сказывают, велик, синими водами разорван на части. И не видно конца и края тем водам, нет им границ. Сказывают еще, морями те воды называют. А мне бы хоть разок такое море увидеть, хоть соли его глотнуть и знать, что не врали скоморохи заезжие.
Отец все твердил, что и так засиделась в девках, что слишком уж стара, чтобы капризничать да перебирать. Оно и то правда. Мне уж восемнадцать на прошлой неделе стукнуло, а я все еще не пристроена. Вон сестренка моя старшая в четырнадцать замуж выскочила, да и троих уж родить успела. Сидит теперь в зажиточном доме, да люльку качает. Видать и горя ей мало, считает, что все удалось, все свершилось в жизни.