Мне нормально.
Свет матовых ламп, проносящихся по белому потолку, напоминает встречное движение машин на зимней дороге. Мелькнул, исчез, мелькнул, исчез. Двигаюсь согласно светящимся вывескам, свободная операционная вправо, мне туда. На человека с расколотым черепом таращиться не надо, никуда он не денется, если лежит на каталке, которой я управляю. Не стоит жечь эмоции попусту. Кстати, это не он, а она. Молодая, должно быть красивая, девушка.
Я действую выверенно и слегка отстранённо, как хорошо отлаженный механизм. На полном ходу проскакиваю через стерильную камеру с дезинфицирующим туманом. Плазма и наркоз уже заказаны, инструменты на месте, теперь всё обойдётся. И слава богу! Пусть сегодня никто не умрёт.
Борис иногда спрашивает, что я ощущаю в момент операции. Цепляет на меня десяток датчиков, глядит в монитор, словно разочарованный принц на зачарованную принцессу, и хмурится. Просит быть предельно собранным, сосредоточиться и максимально объективно формулировать ощущения. А мне страшно, и я вру. Ничего не могу с собой поделать. Говорю про олимпийское спокойствие и неизменный позитив. А как тут не врать? Приходится. Ведь если сказать правду, мне не позволят помогать людям, которые попали в беду. Я знаю это совершенно точно, а потому просто не могу допустить. Конечно, Борис мне как брат родной, но в некоторых вопросах он хуже ребёнка.
Стоп, кажется, сосудик вскрылся. Алая змейка крови проворно скользнула по рассечённой ткани. Одновременно коагулирую разрыв и собираю красную жидкость. Третий расширитель должен слегка изменить угол наклона. Так нужно. Более безопасный доступ к повреждению. В правом верхнем углу появились данные экстренных анализов. Спокойней, ничего непоправимого не наблюдаю. Подумаешь, смена варианта наркоза. У пациентки индивидуальная непереносимость. Только не дёргаться, и всё получится.
Я покинул операционную через два часа одиннадцать минут. Девушка будет жить, и это главное. Кости черепа срастутся, а косметический шов, скорее всего, будет едва заметен. Так, кто у нас на очереди? Мои любимые бабушки!
— Ну что же вы, Ульяна Геннадьевна, не встаёте? Если не будете выполнять предписания, перелом не срастётся. Вам двигаться надо, кровь гонять по организму. Становитесь на опору и начинайте гулять до самого изнеможения.
— Шёл бы ты, умник, в задницу, — откликнулась бойкая старушка, — у меня голова болит и настроение гадостное. Пропиши промедольчику, и я прям щас на дискотеку свалю.
— С промедола не танцевать хочется, с него спится хорошо, — заметил я, аккуратно присаживаясь рядом. — А как боли в ноге?
— Отвянь, зануда. Пока не напомнил, не болела, — старушка передёрнула замысловатым лабиринтом лицевых морщин. — Слышь, родной, иди дальше. Не досаждай старой женщине. Моё здоровье, что хочу, то и делаю. После восьмидесяти переломы вообще не заживают.
— Неправы вы, Ульяна Геннадьевна. Ох, неправы! Современная медицина…
— В звезду засунь свою медицину, — грубо оборвала пациентка, — и сам туда иди. На девятом десятке легче сдохнуть, чем подпрыгнуть. Ты, вон, лучше с Кариной беседуй, это она по тебе сохнет.
Нехорошо мне как-то. Неуютно и немного муторно.
Есть проблема, но я просто не представляю, как её решить. Моя обязанность лечить людей. Мне известно, что нужно сделать для победы над болезнью, но у меня нет способов убедить человека действовать себе во благо.
Карина Степановна — сложный случай. У неё одновременно болит и всё и ничего. Некоторым людям не стоит читать медицинские книги. Выхватив из контекста пару впечатляющих фраз, они воображают себя Авиценной или Парацельсом. Обычная глупость.
— Доктор, ну что же вы утром не заходили, у меня всё тело ломило, и в сердце простреливало!
— Операция была, срочная.
— Да, да, понимаю, а вот у меня вчера зубы ныли, я, когда их пальцами щупала, решила, что десна кровит. Скорее всего, наглоталась плохой крови. А может от этого сердце колоть?
На Карину Степановну уходит двадцать две минуты. Меньше нельзя, ибо её лечение и заключается в обстоятельном разговоре на тему бесценного здоровья. Антидепрессанты и позитивное общение, вот лекарство, которое ей необходимо в действительности. Всё остальное — обыкновенная старость. Да, времени тратится с избытком, но, тем не менее, результат имеется.
Нужно заскочить к Борьке, он ругается, когда я увлекаюсь работой и забываю о науке.
— Молодец, Андрейко, вовремя, ну, как самочувствие?
— Слушай, Борь, у меня делов выше крыши, давай сегодня без твоих тестов. Вечерние показатели снимешь и попросту удвоишь.
— А вот это ты глупость сморозил, — невозмутимо констатировал Борис, — я науку развиваю. Причём ту самую, которую ты для лечения используешь.
— Да понимаю я.
— Ну, а если понимаешь, то добро пожаловать на мои экзекуции. Терпи, для медицины надо.
На Борькины тесты убиваются драгоценные минуты. Надеюсь, что ничего страшного за это время не случится. Выходя из лаборатории, получил внезапный сигнал тревоги из приёмного отделения. Ребёнок кипятком на руку плеснул.
Зарёванная мамаша в припадке самобичевания довела себя до истерики и этим запугала своё чадо, загнав в полуобморочное состояние.
