Слово «миф» сегодня обычно употребляется для обозначения иллюзий или фикций, в
конечном счете, того, что порождено фантазией и скрывает трезвую истину.
Поэтому предикат «миф» в большинстве случаев можно заменить предикатом «только
миф». К такому языковому употреблению пришли потому, что в греческом мифе,
откуда ведет свое происхождение это слово, привыкли видеть нечто такое, что не
имеет отношения к действительности. В большинстве случаев это истории о богах,
которые, хотя и могут быть известны со школы, всерьез, естественно, не
воспринимаются.
Возникновение таких фантазий получает правдоподобно звучащее объяснение. Их
причины частично состоят в склонности людей мистифицировать вещи, которые их
изумляют, частично же в стремлении сгладить незнание. Так, например,
естественные явления, которые кажутся загадочными, такие как молния,
эффективность полей, утренняя заря, трактуются как знаки божественной мощи или
даже непосредственно как боги.
Является ли, однако, верным такое распространенное клише в понимании мифа,
особенно греческого? Отложим пока ответ на этот вопрос и обратимся прежде всего
к логосу, который, как известно, приходит исторически на смену греческому мифу.
Этим понятием объединяются греческая философия и связанные с ней науки;
движение, которое возникает в VI веке до нашей эры. Его называют Логос, так как
в его основе лежит требование для всего дать доказательство, обоснование,
разумное объяснение.
Так, например, досократики утверждали, что в основе всего — вода (Фалес),
воздух (Анаксимен), вода, земля, огонь, воздух (Эмпедокл) и т. д. На такой
основе возникали первые попытки объяснения небесных явлений. Так, например,
Гераклит утверждал, что небесные тела, вращающиеся вокруг Земли, представляют
собой полые сосуды, в которых собирается разгорающийся огонь. Усилия дать
систематическое, выведенное из последних элементов и принципов объяснение были
подняты на новую ступень Платоном, поскольку он выделил общую форму, которая
была свойственна новому мышлению. У Платона речь шла не столько об общем
принципе, из которого без дополнительной помощи каких-либо богов можно было бы
вывести воду, огонь и т. д., сколько о том, в чем вообще состоит сущность
понятий, которые определяют такие принципы. Так, к сущности понятия относится
способность определять различные свойства, которые относятся к группе вещей.
Понятия были для него не простыми представлениями, продуцированными людьми, а
образцами, названными идеями, которые действительно существуют в надлунном
мире, а видимые вещи являются всего лишь их отражениями. Аристотель сверх этого
занимался еще проблемой сущности предложений и характером их связей. Он
обосновал логику как учение о правильных заключениях. Наконец, он пытался найти
общие и фундаментальные категории, в которых может быть схвачена структура
реальности. К ним принадлежат понятия движения и изменения, а также различные
типы причин, среди которых особое значение имеет понятие цели.
Согласно распространенному ныне мнению, в греческих мифах мы имеем дело с
фантазиями и поэтому переход от мифа к логосу был прогрессом. Это вызывает
удивление. Разве не абсурдно полагать, что все происходит из воды или что
звезды — полые сосуды? Неужели это менее абсурдно, чем вера в богов? Неужели
надлунный мир, где должны, по мнению Платона, существовать понятия как идеи
менее фантастичен, чем Олимп, где якобы восседали боги? Разве не преодолена
окончательно и не опровергнута физика Аристотеля как греческий миф о природе? И
если вопреки сказанному переход от мифа к логосу понимается как прогресс, то
связано это исключительно с чисто формальным требованием, котороое определяет
Логос, а именно, всему находить обоснование и разумное объяснение, чего не
достает мифу. Почему усматриваем мы в этом решающий прогресс? Потому что это
требование лежит также в основе науки и лишь в ней получает полное развитие.
Согласно общему мнению, дело обстоит следующим образом. Во-первых, наука
представляет собой единственную соразмерную разуму форму постижения
действительности. Во-вторых, Логос уже открыл эту форму, хотя и не наполнил
содержанием, соответствующим науке. В-третьих, переход от мифа к логосу
является прогрессом, потому что Логос в отличие от мифа может пониматься как
предварительная ступень науки.
Как можно видеть, о соотношении мифа и логоса судят на основании конца
современной истории, а именно исходя из ныне существующей науки. Представления
об этом соотношении соответствуют представлениям, рассматривающим науку в
качестве масштаба для суждений о любом виде знаний о реальности.
Ответ на вопрос, является ли переход от мифа к логосу прогрессом, зависит,
следовательно, от того, присущ ли действительно науке абсолютный масштаб,
которым можно измерить этот исторический процесс. Является ли наука
действительно единственной присущей разуму формой постижения действительности?
Дает ли она нам действительно единственно возможный ключ, открывающий доступ к
истине, согласно которой миф может быть только фантазией, но Логос может все же
пониматься как предварительная ступень науки? Как можно видеть, вопрос об этом
прогрессе есть в сущности теоретико-научный вопрос — ибо теория науки есть та
дисциплина, которая занимается прежде всего вопросом об отношении науки к
действительности и истине.
