Одолела, блин, тоска меня черная:
Тут по телеку треска, блин, ученая
Что-то булькала — того, мол, да этого…
Вдруг как ляпнет: того свету, блин, нету вам!
Я как вник — так аж стакан чуть не выронил!
Прямо сник. А как дыхание выровнял —
Начал думать: это что ж это деется?
Как мне жить теперь, на что — блин! — надеяться?
Я ж давно решил: успею покаяться.
Ну, грешил, так те со смеху покатятся,
Кто грешил, как я. Мы разве ж преступники?
И должны же быть у всех Там заступники!
У меня-то лишь одна, блин, наверное,
Та покойница — жена благоверная.
Молвит слово перед Ним — чай, законная,
А не просто так шалава знакомая.
Я жену при жизни, правда, пожучивал,
С похмелюги кулаками поучивал…
Молчаливая была, не перечила.
Так молчком и померла как-то вечером.
Сразу все мои дела — мелкой россыпью.
Я два месяца со зла пил без просыпу,
Уж не помню хорошо, как и выдюжил.
А потом к попу пошел — все и выложил.
Крест попу, видать, не для украшения —
Дал за свечку в три рубля утешение:
Что ж ты, милый человек, так-то маешься?
Не греша, поди, вовек не покаешься.
И в миру живешь, а не во иночестве,
Грех великий — пить тебе в одиночестве.
И пошел я от попа с утешением,
И пришел домой с готовым решением:
Осчастливлю-ка шалаву знакомую,
Вот поженимся — и будет законною
Зинка, правда, стерва, дура и выжига…
Но посмотрим, кто из нас еще выживет.
