— Не кажется ли вам иногда, Венеция, что учить людей танцевать — чрезвычайно скучное занятие? — робко проговорил Чарли Карсон, лейтенант ирландской гвардии, неуклюже пытаясь поддержать разговор с девушкой, сидевшей за столиком в ночном клубе.
Она ответила не сразу, — всё её внимание было приковано к парам, ритмично двигающимся под музыку негритянского оркестра на танцевальной площадке.
— Иногда, — улыбнулась, наконец, она, но её глаза оставались безучастными.
— Тогда почему вы этим занимаетесь?
— Надо ведь как-то зарабатывать на жизнь.
— А разве не существует других способов?
Она иронично пожала плечами:
— Каких? Я не умею ни печатать на машинке, ни шить, а чтобы работать манекенщицей, мне не хватает роста.
Чарли взглянул на её красивый, правильно очерченный профиль и тёмные сверкающие волосы.
— Хорошенькая девушка всегда может выйти замуж.
— Я уже замужем.
— Замужем? Ну-у, я бы застрелился, если бы позволил своей жене заниматься подобными вещами! Ваш муж, наверное, безработный?
— Я не виделась с ним уже почти два года.
— Но почему вы не разведётесь с ним? — удивлённо воскликнул Чарли.
— Потому что люблю его, — тихо ответила Венеция.
— После двух лет разлуки?
— Да. Глупо, не так ли? Но я всё ещё надеюсь, что он вернётся. Сидя здесь, я не свожу глаз с дверей — но всякий входящий мужчина, как только я осознаю, что это не Джимми, кажется мне всего лишь ещё одним существом в брюках.
— Но почему он оставил вас? Или я, может быть, лезу не в свои дела?
— Охотно прощаю вас. В конце концов, мы вольны побеседовать и об этом.
Венеция взяла предложенную им сигарету и начала рассказывать.
— У него были тёмно-рыжие волосы, и он был, наверное, самый обаятельный мужчина в мире, но непостоянный, как ртуть. Он прирождённый актёр и добился бы большого успеха на сцене, но всякий раз, попадая в приличный спектакль, он напивался, разрывал контракт или выкидывал какую-нибудь штуку. Он обожал меня, и год, который мы прожили вместе, напоминал одновременно и рай, и ад. Когда мы были вдвоём, он был само воплощение доброты и внимания, но я никогда не знала, вернётся ли он вечером домой или мне придётся разыскивать его где-то на улице. В те дни у меня было немного денег, но они скоро кончились, и, как я подозреваю, ему стало тесно в нашей однокомнатной квартирке. Он оставил записку, в которой клялся, что любит меня и всегда хотел, чтобы я могла гордиться им. Но тут же рядом он писал, что мне будет лучше без него, ни к чему не годного, бесполезного дурака. Его уход разбил моё сердце. Я не знаю, где он сейчас, но, думается, однажды, сделав что-то необыкновенное, он вернётся ко мне.
Чарли молчал, изо всех сил, пытаясь подобрать подходящие случаю слова сочувствия. Поняв это, она решила прийти к нему на помощь и сама прервала угрожающе затянувшуюся паузу.
— Взгляните на эти медали. Удивительно, как он сумел заслужить столько?
Чарли поднял глаза на маленького лысого человечка, проходившего мимо их столика. На нём был мундир цвета хаки и три длинных ряда разноцветных ленточек украшали его широкую грудь.
— Не удивлюсь, если окажется, что он не имеет права носить их, — скептически заметил он.
— Что вы хотите сказать?
— О-о, на этой войне незаконное ношение медалей — самое обычное явление. Не говоря уж о форме. Мой знакомый из военной полиции утверждал, что на прошлой неделе было арестовано семнадцать гражданских в офицерских мундирах. Я и сам однажды столкнулся с похожим случаем.
— Расскажите, пожалуйста, — попросила его Венеция.
— Это случилось, когда мы высадились в Норвегии. Едва забрезжил рассвет, немцы начали бомбить, и все попрятались в подвалах домов, уцелевших в городке после нашей атаки. Я был тогда связным при штабе полка. И вот вместе с нами оказался какой-то капитан, награждённый Крестом за Особые Заслуги и массой других медалей. Никто не знал, кто он и откуда, и наш полковник решил допросить его. Тот отвечал, что был послан с одной из передовых частей, так как говорил по-норвежски, — но в суматохе отстал от своих. Он назвал номер какого-то никому не известного подразделения, но, поскольку разбираться с ним было некогда, а мы уже недосчитались многих офицеров, полковник приказал ему возглавить авангард.
Чарли замолчал, зажёг свою сигарету и продолжал.
— Он пробыл с нами пять дней, постоянно находясь в авангарде, и проявил себя очень умелым офицером. Когда мы столкнулись с немцами, этот парень с горсткой солдат оказался отрезанным на ферме. Он умудрился удерживать её четыре часа, отбиваясь от целой роты. Это был настоящий героизм, но когда мы смогли прорваться к нему, он уже умирал, получив не менее дюжины пулевых ранений. Он успел сказать нам, что его зовут Джеймс Брэндон, что он всего лишь актёр, гастролировавший по Норвегии с каким-то спектаклем, в котором играл скромную роль английского капитана. Во всяком случае…
Чарли осёкся на полуслове: внезапно побледнев, Венеция Брэндон в обмороке рухнула на стол.
Перевёл Андрей КУЗЬМЕНКОВ
