1.
Последний отзвук псалма, славящего Господа, растаял где-то под сводами. Кардинал начал проповедь. Длинную и скучную, как всегда. Его Преосвященству нравится заставлять окружающих слушать себя и нравится говорить тихим, постным голосом, навевающим сон. Должно быть нарочно для того, чтобы помучить несчастных придворных.
Воскресная месса в Сен-Жермен л`Осерруа — хуже всех мук ада.
Как хорошо тем, кто может притулиться где-нибудь в темном углу и вздремнуть в свое удовольствие, но место королевской семьи расположено прямо перед очами кардинала и, вообще у всех на виду. Приходится вести себя прилично. Приходится сидеть и слушать нудное, неторопливое чтение. И стараться не уснуть… Не каждый раз получается.
Сегодня, впрочем, Филиппу совсем не хочется спать. И он даже не может сосредоточиться на том, что ему всегда было так приятно воображать во время мессы, — какое-нибудь несчастье, которое вдруг может приключиться с кардиналом: он начнет задыхаться, посинеет и рухнет на пол замертво или ему на голову упадет светильник, или, может быть, кто-нибудь из служек, нечаянно подожжет край его сутаны и его высокопреосвященство будет вопить и смешно размахивать руками, пытаясь сбить пламя, пока не сгорит заживо. Пусть фантазии несбыточны, но все ж какое-то развлечение.
Однако сейчас Филипп не может думать ни о чем, кроме голода. Никогда, никогда еще в своей жизни он не был так голоден! Что же это такое? Желудок скручивает от боли, во рту пересохло, и даже перед глазами все как будто плывет. Из-за этого он даже не может разглядеть людей, сидящих рядом…
Нет, конечно, Филипп и так знает, кто находится рядом с ним, из года в год это одни и те же люди, справа — король, слева, через проход — герцогиня де Монпансье.
Но почему-то они словно скрыты за туманом.
И Филипп видит только кардинала, — прямо перед собой, а тот будто чувствует его страдания, и, кажется, на устах его появляется едва заметная довольная улыбка.
Вот же мразь… Он нарочно тянет время, чтобы помучить Филиппа!
Время замерло, оно тоже старается течь медленнее в угоду его преосвященству. Все путается. Филипп уже не может понять, как скоро закончится месса. Ему так плохо, что сейчас он рухнет, осталось только выбрать куда: на короля или в проход.
Но рухнуть пришлось на колени…
Наконец, отзвучал «Agnus Dei», придворные чинно поднимаются и выстраиваются для причастия.
Первый в очереди его величество король, за ним королева-мать, и следующим — Филипп…
В одной руке кардинала облатка, в другой чаша с кровью Христовой.
Приближаясь к нему, Филипп отчего-то чувствует все нарастающую панику. Он вдруг понимает, что не может вкусить Святых Даров… Он тут же умрет в муках, если сделает это.
Кардинал протягивают ему облатку, служка подставляет под подбородок золотой диск, чтобы ни единая крошка священной плоти Христовой не упала на пол, а Филипп смотрит на запястье кардинала, на голубую вену под тонкой кожей, и его голод вдруг делается настолько невыносим, что он хватает его преосвященство за руку и впивается в его запястье зубами. М-м, у него откуда-то появились острые клыки, как удобно!
Кардинал в ужасе вопит, облатки и чаша падают из его рук.