Маргоша сидела на подоконнике, на всякий случай слегка прикрывшись занавеской, и напряженно смотрела вниз. С высоты шестого этажа люди казались гномами, суетливо перемещающимися по неровной ленте усеянного лужами асфальта. Они высыпались горохом из автобусов и троллейбусов, важно причаливавших к остановке, и раскатывались в разные стороны. Николай опаздывал, а терпение Маргоши, влившейся в процесс ожидания за полчаса до назначенного срока, уже стало похожим на детский воздушный шарик, находящийся в раздумьях: лопнуть прямо сейчас, оглушительно хлопнув, или не портить праздник, дотерпеть, а потом тихо сдуваться где-нибудь в темном углу.
Родители отбыли на дачу еще вчера, завалив нетерпеливо подпрыгивающую в коридоре дочь педагогическими историями, начиная от вдумчивых жизненных рассказов о пожарах, грабежах и прочих безрадостных перспективах шумных застолий до испытующе-безнадежных вопросов из серии «ну ты же умная девочка, без глупостей обойдешься?». Маргоша кивала так, что заболела шея. Конечно, она умная девочка, а еще она знает про теорию относительности, из которой следует: не все, что родители считают глупостями, таковыми является. Но если вступить с мамой в философскую дискуссию, то любимые предки никогда не уедут на грядки. Поэтому послушная дочь, скромно потупив глазки, утешила нерешительно переминавшуюся в дверях родительницу, сообщив, что на день рождения планируется девичник.
Светлана Федоровна изогнулась и все-таки поймала напоследок ускользающий взгляд дочери: Маргоша мгновенно распахнула огромные голубые глаза и напустила в них дополнительной честности. Мама поверила и наконец закрыла за собой дверь.
Рита пронзительно взвизгнула, проскакала галопом по опустевшей квартире, подурачилась перед зеркалом и упала на диван. Пора было начинать готовиться к глупостям.
На следующий день Маргарите Завьяловой исполнялось восемнадцать лет. На дворе стояли консервативные восьмидесятые годы, поэтому максимальной глупостью, на которую оказалась способна студентка первого курса, воспитанная в приличной семье, стал вечер вдвоем с кавалером. Именно вечер, а не ночь, поскольку ночь в понимании Маргоши могла быть только брачной. Она была уверена, что и ее кавалер думает так же.
– Ха-ха! – прокомментировала ее невинные рассуждения Татьяна, самая близкая и авторитетная подруга.
В отличие от избалованной и неприспособленной Маргоши Таня с самого первого дня боролась за выживание, поэтому к восемнадцати годам житейской мудрости в ней накопилось на все шестьдесят. Девочки познакомились в первом классе и с тех пор не расставались. Они были не просто разными, а противоположностями во всем – во внешности, характере и жизненных установках, но это не мешало их дружбе.
Полная крупная Татьяна с толстой светло-русой косой казалась старшей сестрой маленькой худенькой Маргоши, смоляные волосы которой едва прикрывали тощенькую детскую шейку. Рита была домашней девочкой, над ней тряслись две бабушки, поэтому гуляли подруги под ее окнами: покидать двор девочке категорически запрещалось, и Таня приходила туда сама. За ней никто не следил, не волновался, не проверял уроки, тем не менее она была по успеваемости одной из лучших, платьице у нее всегда было чистым и отглаженным, и никто в классе, включая и ее ближайшую подругу Маргошу, не подозревал, в каких условиях растет активистка и душа компании.
С раннего детства Таня Соколова знала, что изможденная, вечно пьяная женщина, забиравшая ее из садика только на выходные, ее мама. А еще она знала, что в садике лучше: там кормят и не бьют. Таню жалели все: воспитатели, соседи, знакомые, но она ненавидела их за это. Когда Таня пошла в школу, то твердо решила, что у нее начнется новая жизнь. Все лето она работала на огороде у Анфисы Максимовны, старушки-соседки, которая в благодарность кормила девочку, иногда оставляла у себя ночевать и ходила на собрания, представляясь бабушкой. Таня очень боялась, что в школе узнают о том, какая у нее мать. Но там так ничего и не узнали. Единственным человеком, кому Таня доверила свою тайну, стала Маргоша.
Если бы было возможно, то Татьяна и от нее скрыла бы постыдные детали своей биографии, но Завьялова вдруг сообразила, что еще ни разу не была у подруги дома. Начался разговор с обсуждения дней рождений, а затем плавно перетек к тому, что Таня этот замечательный день, когда дарят подарки, пекут торт и зовут гостей, почему-то игнорирует.
– Почему ты меня ни разу к себе на праздник не позвала? – неожиданно надула губы девятилетняя Маргоша. – Если мы подруги, то почему я тебя зову, а ты меня нет?
Вопрос стоял ребром, и увернуться от объяснений не представлялось возможным. То, что рассказала о себе Таня, предварительно взяв с ошарашенно хлопающей глазами Маргоши страшную клятву молчать, походило на нелепую выдумку. Рита категорически не поверила и обиделась еще больше. Во времена, когда в стране строили социализм, пели жизнеутверждающие песни и ходили строем на демонстрации, все были счастливы, никто не мог жить в деревянном трухлявом доме без отопления, канализации и горячей воды да еще с постоянно пьяной матерью. Такое бывало только в сказках, однако в результате на Золушках женились принцы, а халупы менялись на дворцы. Поняв, что выросшая словно пион в оранжерее Маргоша не поверит, пока сама не увидит, Таня впервые подтолкнула ее на обман бабушек, отпросив подругу сбегать за мороженым, после чего они рысью понеслись в поселок за железной дорогой.
