Преподобные Лонгин и Христофор Коряжемские и их жизнеописание

По благословению Епископа Архангельского и Холмогорского ТИХОНА

Все даты даны по новому стилю.

В первой половине XVI века, в среде многочисленного братства Павло-Обнорского монастыря, спасался инок Лонгин. Он прибыл в монастырь в молодых годах, прошел длинный ряд различных послушаний, дожил до старческих седин и приобрел немалую опытность в иноческой жизни, так что все стали смотреть на него, как на старца испытанного, духовного и относиться к нему с особенным уважением. Был у него друг и собеседник в Корнилиевом монастыре инок Симон, уроженец Сольвычегодский, подобно ему старавшийся угодить Богу. Беседуя с Лонгином, Симон часто вспоминал свою родину, где, по его словам, было много мест весьма удобных для отшельнической, безмолвной жизни. Стремление к отшельнической жизни усиливалось более и более в душе обоих друзей, уже начавших тяготиться многолюдством общежития и возрастающим к себе от иноков почетом и уважением; оттого их мысли чаще и чаще останавливались на жизни уединенной. Бегать людей советовал монахам Арсений Великий, и почти все великие подвижники стремились всегда в пустыню и уединение, боясь как огня мирской славы. «И ты, господине князь Юрий, не подиви на нас о сем, понеже, господине, и сам ведаешь, каков нам вред приходит от похвалы человеческия, наипаче же нам страстным. Аще кто, господине, воистину свят и чист сердцем, ино и тем повреждение бывает от тоя тяготы, а нам, господине, еще всякой страсти повинным велика спона души от того», — писал преп. Кирилл Белозерский к Галицкому князю, желавшему посетить отшельника. Потому два друга, несмотря на то, что один из них находился уже в таком возрасте, когда люди обыкновенно ищут покоя и не любят перемен в жизни, оставили свои монастыри и пошли искать себе для жительства такого места, где бы, не развлекаясь ничем, неведомо для людей, всецело посвятить себя на служение Богу. Всего имения и богатства было с собою у Лонгина одно только деревянное распятие, которое дали ему в благословение от монастыря.[1]

Спустившись водою от Вологды до Устюга, странники скоро достигли Сольвычегодска, и на некоторое время остановились в тамошнем Борисоглебском монастыре; но жажда пустыни стала здесь томить их еще сильнее, и заставила снова отправиться в путь. Вышедши из города, странники пошли вверх по левому берегу реки Вычегды, и дойдя до Устья речки Коряжемы, остановились на берегу ее, в глухом лесу, в 15 верстах от Сольвычегодска. Лонгину понравилось это пустынное место, и он решился навсегда тут остаться. Не противоречил тому и спутник его Симон. Помолившись Богу, оба друга начали рубить лес и расчищать место, на котором общими силами построили сперва келью, а потом и часовню. Плакал от радости старец Лонгин, будучи весьма доволен своею пустынькою, и не находил слов, чтобы возблагодарить своего спутника за то, что указал такое прекрасное и уединенное место. Сей покой мой во век века, зде вселюся, яко изволих и (Пс. 131, 14), се, удалихся бегая и водворихся в пустыни (Пс. 54, 8), — говорил он, входя в келью после целодневных, тяжелых трудов, то по устройству себе помещения, то по очищению и приготовлению земли для посева хлеба, — ибо, несмотря на свою старость, он хотел питаться трудами рук своих. Блаженный Симон недолго пробыл вместе с Лонгином на устье Коряжемы; пособив старцу устроиться, он оставил его и пошел далее вверх по Вычегде, на речку Сойгу, за шестьдесят верст от Коряжемы. Лонгин остался один, и весь предался богомыслию, дни и ночи проводя в непрестанной молитве и псалмопении.

Скоро весть о нем разнеслась по окрестности, и к нему стали приходить люди, желавшие разделить с ним пустынные труды. Напрасно старец старался сперва всем отказывать, представляя трудность жизни в пустом месте, совершенное неимение средств к пропитанию и свое желание жить одному в уединении и безмолвии. Слова старца еще более привлекали к нему приходящих, так что первоначально построенная им часовня уже не могла вмещать в себе поселившихся с ним пустынников, и надобно было озаботиться построением молитвенного храма более просторного. Братия стала просить старца построить вместо часовни церковь и учредить при ней правильное общежитие. Не так думал, не того желал преп. Лонгин, неприятны и совершенно не по сердцу были для него слова братии, но, приняв желание братии за указание воли Божией, не смел преподобный, давно отрекшийся своей воли, противиться указанию свыше. Он построил храм во имя святителя Николая, трапезу и прочие необходимые для общежития службы, — таким образом составилась обитель Коряжемская, и сам блаженный старец был первым ее игуменом.[2]

Принявши старейшинство над братиею, преп. Лонгин старался превзойти всех подвижническими подвигами и несмотря на преклонные лета свои, всегда первый выходил на монастырские труды и более других работал для своей пустынной общины. Еще доныне цел выкопанный им колодезь, находившийся в его время в самой братской трапезе, а ныне вблизи храма, уже на открытом воздухе; цела жесткая и колючая власяница, которою он постоянно изнурял постническое свое тело; сохранилась и священническая фелонь, в которой преподобный воздевал свои руки, принося Богу бескровную жертву. Пришедши на Коряжему в преклонных летах, уже украшенный сединою, преп. Лонгин недолго пожил в своей новой обители. После многолетних трудов и подвигов в Павловом монастыре, блаженный старец, как будто для того и вызван был Промыслом на пустынные берега Вычегды, чтобы устроить здесь иноческую обитель и, по устроении ее, переселиться в обитель вечную. Блаженная кончина его последовала 10 февраля 7048 (1540) года при архиепископе Ростовском Досифее. Умирая, старец заповедал ученикам своим похоронить его при входе в храм у самого церковного крыльца, чтобы все идущие в церковь и из церкви попирали его могилу. Так смиренная душа, бегавшая славы человеческой при жизни, не хотела ее и по смерти. Как ни тяжело было для братии исполнение этого завещания, однако они не смели преступить его и погребли своего отца «у лестницы папертныя», там, где он сам приказал. Но Бог, смиряющий гордых и возносящий смиренных, не допустил, чтобы многотрудное и святое тело Его угодника навсегда оставалось в небрежении и было попираемо, и еще при жизни тех, которые погребали, прославил его нетлением и чудесами. В 7065 (1557) г., 15 лет спустя по преставлении преп. Лонгина, Устюжский воевода князь Владимир находился в столь сильном расслаблении, что не мог двинуть ни рукою, ни ногою; болезнь была так тяжела и упорна, что никакие лекарства не приносили больному ни малейшей пользы. Находясь в столь безнадежном положении, воевода увидел однажды во сне старца, который сказал ему: «Князь Владимир, если хочешь быть здоровым, молись Богу и обещайся вскоре побывать в Коряжемском монастыре, и прикажи тамошнему игумену и братии перенести на иное место тело начальника того монастыря, игумена Лонгина, и будешь здоров. Ибо неприлично телу Лонгина почивать на том месте, где оно ныне находится». Явившийся старец подробно рассказал, где находится тело и куда перенести его. Пробудившись от сна, князь Владимир весьма дивился необычайности и ясности своего сновидения и, не надеясь получить облегчения от лекарств, решился немедленно отправиться на Коряжему. По прибытии в монастырь, он сам указал место, где был погребен преподобный, и куда надлежало перенести его, хотя до того времени не только никогда не бывал в монастыре, но даже и не слыхал о нем. Когда по его приказанию гроб преп. Лонгина был вынут из могилы и перенесен в новую, близ северной стены церкви, князь тотчас же сделался здоров, как будто и не подвергался болезни. Радуясь и благодаря Бога и Его угодника за свое чудесное исцеление, князь рассказал игумену и братии о бывшем ему сновидении и приказал над гробом преподобного устроить часовню. Когда слух об исцелении князя разнесся в народе, многие стали приходить в монастырь и совершать над гробом преподобного панихиды; все, приходившие с верою, получали исцеление от своих болезней.