Нордост возвращается домой, заправляет термос цейлонским чаем и отправляется во двор забивать козла, хотя заведующему отделом культуры городской молодежной газеты приличней играть в шахматы.
За трухлявым столом в ожидании партнеров уже скучают члены дворового генерального штаба: лодочник Семен Выдров (попросту Выдра), рядом с ним тихий человек с тихой фамилией Смирный, а также два алкоголика неопределенных лет и занятий — Вова и Коля. У них нет права голоса. В игру их не принимают, как низший класс, но иногда выпускают на подмену подержаться за домино. Но Вова с Колей ни на что не претендуют, просто хотят культурно провести вечер. Сегодня им повезло — генеральный штаб еще не в полном сборе, и Выдра приглашает их на разминку. Вова мешает камни, Коля заглядывает другу через плечо и готовится давать советы.
Разминка начинается.
Выдра играет, как бог, но все специфические доминошные выражения припасены им к вечернему заседанию, и он пока снисходительно наблюдает, как Вова то и дело рубит собственные концы. Нордост попивает чай, а его партнер Смирный ладонью прикрывает камни от нескромных заглядываний Коли и двумя пальцами аккуратно стыкует «бубочку к бубочке».
Во двор въезжает инвалид Федор Иванович Крюков, съездивший только что на велосипеде из Аркадии в Отраду. Он немного запыхался.
— Куда лепишь! — предостерегает Крюков, но поздно: Вова безнадежно сидит с зарубленным «голым» дублем, а Смирный через ход кончает.
— Ану подвинься!
Вова с Колей с почетом изгоняются из игры. Теперь Выдра играет на пару с инвалидом Крюковым. Это чемпионская пара, равных им нет. Нордост забывает про чай, а Смирный напряженно думает, думает, думает…
— Ставь! Не корову проигрываешь! — торопит Выдра.
— Став не речка, — глубокомысленно огрызается Смирный и ставит.
Народ потихоньку собирается на вечернее заседание генштаба. Является всеобщий любимец — глухонемой художник-оформитель, местный Пиросманишвили. Он специалист по шрифтам и вывескам, но пишет их с потрясающими душу ошибками — недавно по заказу дворничихи на черных воротах им сделано объявление строгим готическим шрифтом:
«ТУТА ЛЕТА НЕТУ».
И прочие, и прочие — двор большой.
Наконец Выдра громоподобно делает рыбу и, пока Смирный, тыча пальцем, подсчитывает очки, достает из кармана свое любимое чтиво — настенный женский календарь, листает и приговаривает:
— Так что скажет генеральный штаб? Какое сегодня число? Так… Одиннадцатое апреля. В войну на зенитках кто ездил? Нету таких? Кто же будет ставить?
— А что сегодня такое? — интересуется генеральный штаб.
— День противовоздушной обороны страны!
— Может, не надо, ребята? — говорит Нордост. — Вспомните, что было вчера.
— А вы молчите, Михаил Борисыч, — поспешно отвечает Выдра. (На «вы» в порядке исключения он обращается только к Нордосту.) — Вчера было десятое апреля, святой день освобождения Одессы от немецко-фашистских оккупантов. Немного перебрали.
— Устал я с вами бороться, — вздыхает Нордост. — Ну, пейте, пейте… Недолго осталось.
— Почему «недолго»? — настораживается генеральный штаб.
Нордост загадочно улыбается.
— А что будет? — волнуются Вова с Колей.
— После первого мая будет введен сухой закон, — вещает Нордост.
Ему не верят, хотя знают, что Михаил Борисыч зря болтать не будет. Нет дыма без огня, рассуждает генштаб. — Сухой закон у нас не введут, а вот цены на водку повысить могут. Это у нас запросто. Но на этот случай бытует такой стишок:
Водка стала стоить восемь.
Все равно мы пить не бросим!
Передайте главврачу:
Нам и десять по плечу!
Генеральный штаб недолго совещается и принимает решение: день противовоздушной обороны страны следует отметить. Сбрасываются и отправляют Вову с Колей в магазин. Те летят, как на крыльях, и вскоре возвращаются с четырьмя бутылками-фаустпатронами молдавского портвейна одесского разлива с белым аистом на этикетке.
Генеральный штаб пьет за здоровье противовоздушной обороны страны и закусывает свежим батоном.
Свое ежедневное участие в забивании козла Михаил Борисович глубокомысленно оправдывает тем, что козел — народная игра и его били, бьют и будут бить по всей стране от Черного до Баренцева морей…
Он где-то прав.
Козел, несомненно, одна из самых древних игр, размышляет Михаил Борисович. Удивительно, как это археологи до сих пор не раскопали древнее домино? Интересно, играли скифы в козла? А древние греки? Тут можно написать научную монографию или защитить диссертацию… Интересно, почему до сих пор никто этого не сделал?
Наверное, потому, думает Нордост, — что описывать забивание козла — самое неблагодарное занятие на свете. Его бьют везде одинаково, со скандалами и специфическими выражениями — без этих выражений козел не козел. Тут просыпаются первобытные инстинкты, руки сами ищут дубину, козел жалобно блеет, привязанный на веревке к колу…
Бей его!
Бьют козлов разных видов: есть почтенные генеральские козлы, быстротечные морские, есть козлы офицерские, трудовые, двойные и со всякими ответвлениями. В старых дворах наряду с полезными и бесполезными предметами — воротами, беседками, винтовыми лестницами, сараями, гаражами, бахчисарайскими фонтанами без воды, придурковатыми сфинксами с отбитыми носами, притаившимися под диким виноградом у глухой стены — наряду с ними во дворе обязательно торчит стол для козла. Его начинают бить в апреле и заканчивают поздней осенью. Человеческие страсти и характеры при забивании козла проявляются лучше, чем в любой другой игре, продолжает, рассуждать Нордост, чокаясь термосом о стакан своего партнера Смирного.
