Часть первая
«Золотой осёл-2»
Мне скоро 39. Сколько я себя помню, я всё время что-то пишу.
Мне было чуть больше семи, когда муж моей тёти (мы жили ужасным, уродливым колхозом, как в те времена жили многие) сел как-то вечером со мною за стол (выдалась вдруг у него свободная минутка), и мы с ним начали писать какой-то незамысловатый рассказик про… Микки-Мауса.
Писать я мог тогда ещё только печатными буквами, и потому в основном писал он — тоже небыстро, подстраиваясь под мой темп — а я придумывал и иногда рисовал какие-то самоочевидные пиктограммы. Так и писали: строчку он, тоже печатными буквами, строчку я, ещё более печатными и с рисуночками. Потом его позвала моя тётя, его супруга, а утром он и вовсе ушёл на работу. Я же так увлёкся новой для себя игрой, что, недолго думая, решил продолжать без него. И вот с того самого дня я и не останавливался, в сущности, до сих пор.
Годы шли. Постепенно я написал огромное количество рассказов, повестей и даже целых восемь романов — буквально один лучше другого! И вот скоро мне уже 39. То есть я давно уже пережил Лермонтова, не дотянувшего, увы, даже до Кобэйновских 27-ми; уж лет пять, как перерос я Христа; год назад пережил самого, извиняюсь за выражение, Пушкина, — а жизнь что-то всё никак не кончается и не кончается, и не предвидится ей, в общем-то, конца-краю, поскольку надо быть очень трусливым и недалёким моральным уродом, чтобы верить в пророчество о 2012-м годе, ибо за всю свою уже немалую жизнь не встречал я ещё человека, которого считал бы умнее себя и не вижу решительно никаких поводов делать исключение и для тех, кто муссирует эту тему.
Вот, говорю, я всю жизнь пишу что-то. И уже много раз казалось мне, что я всё сказал, выложился без остатка, выполнил свою миссию, а жизнь всё не кончалась и не кончалась, как будто демонстрируя мне мою тотальную несостоятельность в самОм взгляде на то, какая она, кто я в ней и для чего это всё вообще нужно.
И мне приходилось снова думать и осваиваться в каждом новом (и одновременно вечном и бесконечном) мире, какой приходил на смену тому, где я из разу в раз выкладывался без остатка и вроде как честно умирал, всё исполнив.
Я думал-думал, осваивался-осваивался, а потом снова писал, чтобы снова полностью выложиться. Но всякий раз, как только я выжимал себя без остатка, мир предательски менялся на какой-то совершенно иной, в котором мне как будто опять становилось семь с небольшим лет, и я снова оказывался перед лицом необоримой необходимости писать всю ту же бесконечную историю о Микки-Маусе; двигаться куда-то и зачем-то в полном одиночестве, потому что… дядя Серёжа ушёл на работу.
Понятно, что люди, искушённые в разнообразном литературном чтении, совершенно не удивятся, когда после вышесказанного я, в качестве смысловой связки, употреблю оборот «так и теперь».
О да, я конечно в курсе некогда распространённого мнения о том, что читателя надо, мол, удивлять и тому подобное прочее, но сам я с возрастом стал относиться к этому довольно прохладно, потому как вопреки многим неласковым обстоятельствам своей биографии со временем всё-таки научился понемногу не то, чтоб уж особо себя любить, но всё-таки никогда не забывать о неписанной субординации между Автором и Читателем; в пользу, разумеется, Автора. Таким образом, это не Читателя НАДО удивлять, а ЧИТАТЕЛЮ НАДО, чтобы его удивляли — чувствуете разницу?:) А если мы будем кому-то, кому что-то от нас надо, давать это слишком легко, быстро и часто, то любой читатель потеряет совесть, ориентацию в пространстве, верх и низ и, в конечном счёте, замяукают котята «надоело нам мяукать», и в итоге ничего, кроме неблагодарного хрюканья мы не услышим во всём мировом эфире.
Этого никак нельзя допустить! Даже несмотря на то, что, в широком смысле слова, на «работу» ушёл уже далеко не один только дядя Серёжа. Даже несмотря на то, что на «работу» и вовсе ушли уже практически все, историю про Микки-Мауса кто-то должен всё-таки продолжать! Хотя бы потому, что она… не закончена…
Так и теперь…
Все миры, о которых я писал и которые, в общем-то, можно сказать, не побоявшись собственной смелости, постиг прежде, исчезли. Именно исчезли. Сначала хотел написать «рухнули», но это может быть и неправда. Может быть где-то они существуют и ныне. Даже, скорее всего, это именно так и есть. Где-то существуют они и сейчас; те миры, что я когда-то постиг и в которых я полностью выложился…
Где-то в бесконечной Вселенной всё так же существуют все те мгновения, какие переживал и я, и все люди, что жили когда-то на свете. Где-то все эти люди живут и теперь, и всё так же переживают они вновь и вновь то, что уже переживали когда бы то ни было. Где-то существует всё это, но… только лично я не могу знать, где. Здесь этого нет, а там, где это есть, нет меня.
И только повесть о Микки-Маусе по-прежнему не дописана…
Быть может, где-то в глубине Универсума есть даже и такой мир, где история эта уже закончена; Автором поставлена последняя точка, ручка отложена в сторону, книга закрыта и поставлена на самую дальнюю полку в Главной Тамошней Библиотеке, где она уже много столетий числится в отделе древних манускриптов; какой-то старик-архивариус смутно помнит, что когда он в последний раз проверял каталог, там вроде бы была запись о том, что книга эта, в принципе, имеется у них в фондах, хоть и много веков никто не читал её и даже не брал в руки, но… — всё это есть где-то там, где нет меня, а здесь…
