— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться…
Командир роты оторвался от окуляров бинокля и посмотрел на молодого незнакомого лейтенанта. Короткого взгляда было достаточно, чтобы оценить человека. Опущенные наушники у шапки на слабом десятиградусном морозе, испуганные глаза и дрожащие от волнения губы. Щенок еще.
Боровой вернул свой взор к противоположному холму.
— Ты не в царской армии, — произнес он. — Не загибай пальцы и не разворачивай ладонь, когда отдаешь честь.
Лейтенант напугано попытался исправиться, но получилось ещё хуже.
— Я к вам…
— Я понял. Ох, не вовремя ты!
— Меня направили, чтобы принять командование взводом!
— Да опусти ты свою дрянную руку! — произнес ротный, снова взглянув на лейтенанта. — Давно окончил курсы?
— Три дня назад!
— Сколько учился?
— Две недели!
Боровой не удержал смешок. Это было некрасиво, но он ничего не мог с собой поделать. Как можно научить человека быть лейтенантом за две недели, когда на это требуется минимум три месяца!
— Извини, — сказал Боровой. — Сколько тебе лет?
— Девятнадцать, но скоро исполнится двадцать.
— Что ж… — Ротный повернулся и случайно увидел старшину, колючий взгляд которого отражал то же мнение о лейтенанте, что и мысли самого Борового. — Примешь первый взвод.
Взгляд молодого лейтенанта просветлел.
— А где они сидят?.. то есть, я хотел спросить…
— Первый взвод занимает правый фланг обороны. А найдешь их сам, понял? Это твое первое задание. — Боровой снова стал рассматривать в бинокль противоположный холм.
Лейтенант растерялся.
— Я ведь чужой для них. Как же я их найду?
— Найдешь-найдешь! — не отрываясь от бинокля, произнес Боровой.
Он поднял голову, словно услышав что-то.
— Все! — вдруг рявкнул ротный. — У тебя есть минута — полторы, чтобы найти свой взвод. Не справишься — отдам под трибунал за неисполнение приказа. Бегом!
Наклонив голову вперед, лейтенант бросился по окопу, но споткнулся и упал. Он спешно поднялся, сапоги скользили по снегу, руки в домашних вязаных перчатках пытались ухватиться за обледенелые стенки окопа.
— Что думаешь, Семен Владимирович? — спросил ротный, когда молодой лейтенант скрылся за бруствером.
— Может и не дожить до трибунала, — мрачно ответил старшина. Его голос был с хрипотцой, словно от долгого курения.
— Если не проявит сноровку и не справится с простым заданием — мне такой командир не нужен. Думаешь, есть в нем характер?
— Щенок безвольный.
— Не нужно таких выражений, Семен Владимирович.
— Ты спросил, я ответил.
Боровой в который раз посмотрел на противоположный холм, недовольно покачал головой, затем поверх ушанки натянул каску, туго стиснув ремешок под подбородком. Старшина тоже смотрел на холм, но как-то безучастно. Квадратной формы ушанка с красной звездой была надвинута почти на самые брови. Он не стал надевать каску, как Боровой. Казалось, что смерть была ему нипочем.
— До сих пор не можешь оправиться? — спросил Боровой.
— Не придумано ещё таких лекарств, — ответил старшина, выдохнув вместе со словами целое облачко пара.
— Каску надень, — приказал Боровой и ощутил на себе безучастный взгляд старшины.
— Ты и меня прикажешь под трибунал, за неисполнение приказа?
— Брось, Семен. Ты мне мертвый не нужен. Все вокруг плохо, а ещё тебе шальной осколок голову прошибет! На кого ты меня оставишь? На этого лейтенанта сопливого?
Из-за холма прорезался низкий, раскатистый гул, иногда прерывающийся, но приближающийся неотвратимо.
Мама милая! За что же? Как же так?
Молодой лейтенант Алексей Калинин, спотыкаясь, бежал по окопам и огневым ячейкам. Он перепрыгивал через сугробы, огибал молодые березки, иногда падал, поднимался и бежал опять.
Одна минута! Одна минута!
Его этому не учили. Никогда не учили! Более того, до этого момента с ним никто так не обращался. За время школьной учебы, за время двух лет, которые он провел в МГУ…
Мама милая! Почему же только одна минута? Всего одна, чтобы найти взвод и принять командование. Красноармейцы совсем не знают его! А что, если они не будут разговаривать с ним, или, ещё хуже, будут кричать на него! Он никогда не знакомился ТАК с людьми. Кто-то должен был представить его взводу, это обязательно! Этого требуют элементарные нормы поведения.
Калинин споткнулся о выставленный сук и свалился в траншею к какому-то солдату.
— Ты что? Ошалел, чума!
— Простите меня, — выбираясь из окопа, бормотал Алексей. — Искренне простите! Мне нужен первый взвод…
— Вали отсюда! — раздалось в ответ. Калинин кубарем скатился с горки.
Он замер, сидя на снегу. Сколько прошло времени? Он не знал. Прошла ли минута? Впрочем, ротный сказал, что, возможно, у Калинина есть полторы минуты. Почему?
Калинин внезапно услышал то, что не ушами, а чутьем определил ротный Боровой. Из-за холма, располагавшегося метрах в ста перед линией обороны, донесся низкий басовитый гул. Словно раскатистый гром душным летним вечером. Только это был не гром, да и на дворе стоял далеко не месяц июнь, а февраль 1942-ого года.
Калинин устремил свой взгляд на холм, словно надеясь, что тот внезапно станет прозрачным и откроет взору причину этого досаждающего гула. Голова Алексея вспотела, пока он бежал по окопам, и Калинин поднял наушники своей шапки на «рыбьем меху», намереваясь завязать их на макушке, но так и забыл это сделать, увидев, как из-за холма, словно черные птицы, выплыли два десятка немецких бомбардировщиков.
