Вот оно, счастье.
В руках его подержать можно, погладить да и выпустить — пусть летит. Побыло у него, теперь другим достанется — нечего скопидомничать, не по-людски это. Приподнялось на цепких лапках, крылышками повело, встряхнулось и порхнуло с ладоней.
Лети, огня, живой комочек, лети, милая.
Хорошо с тобой было, радостно. А теперь… Да что теперь! Уж и не вспомнить — сколько огнецветка у него. Неправильно это. Почти ни у кого такой радости не было. В чем заслуга? Другие не меньше стараются — и работают на совесть, и семьи крепкие, детей ростят. А он — что перекати-поле — семьи не создал, свой дом не завел; мотается по миру. И счастлив.
Вспомнилось только место, где огнецветка ему давным-давно на ладонь спустилась — в роще, на поляне. Туда и пришел, чтоб с ней попрощаться. Как и тогда, солнце подсвечивало облака золотом, верхушки берез — желтизной, а мрачные сосны — травяной зеленью. Всё по-прежнему в родной стороне, лишь деревья вымахали.
Данила прерывисто вздохнул, посмотрел на пустые ладони и пошагал из рощи по тропинке, что через поле ржи ведет.
Сделал, что хотел. Смог.
— Слышь, мастер, погоди!
Данила остановился и обернулся. К нему торопился староста, небрежно одетый — в одну ферязь, без шапки.
— А, Влад, здравствуй! Куда идешь? — сказал Данила с усмешкой.
— К тебе и иду. А ты? Гуляешь? Хорошо, что тебя увидел. А то ты вечно в разъездах — в родном селе и не встретишь, — староста радовался, будто родному.
— С огнецветкой прощался. Личное это.
Влад помолчал, пожевал губами и сказал сочувственно:
— Отпустил огню-то?
— Отпустил. А тебе, Влад, что за дело?
— Не жаль счастье-то терять?
— А где потеряю, там и найду, — Данила смотрел вызывающе, знал, что без дела никто тревожить не будет. — Ты хотел чего ли? Или так, поболтать решил?
— Хотел, — Влад поскреб затылок. — Не знаю, возьмешься ли.
— Не тяни. Время дорого. Заказ, что ли, сделать хочешь?
— Ага, заказ, — подтвердил Влад, обрадовавшись, что не ему пришлось первому разговор о деле начать. — Вот, посмотри.
Он достал из-за пазухи ферязи хрустящий лист и развернул перед Данилой. Лист был большой, неудобный, в пол-сажени длиной. Ветер едва не вырвал его из Владовых рук, и Данила помог, придержал. Тонкие линии, отрисованные на листе, складывались в объемную полупрозрачную картинку красивого трехуровневого дома.
Хмыкнув, то ли удивленно, то ли в восхищении, Данила понаклонял рисунок, провел по правому краю пальцем, задевая разноцветные полоски, отчего картинка быстро менялась, показывая дом то спереди, то сзади, то разрезанным по каждому уровню.
— Красиво, — оценил мастер. — Кто рисовал? Городской, небось?
— В Строительном Приказе заказывал, — похвастал Влад.
— Молодец, — похвалил Данила, — Где строить будешь? Из чего?
— У реки участок. Дом — каменный, конечно. Возьмешься? — чуть заискивающе попросил Влад.
Данила помолчал. Поднял голову и посмотрел в сторону реки, на уже начавшие желтеть березы с ольхой и заросли ивняка с лещиной — всё еще зеленые, но будто припорошенные пылью. Лето жаркое выдалось — и не прошло еще, а в воздухе уж зябкость осенняя чуется. Грустно. Может, от того это, что огнецветку больше не увидеть. Что там Владу-то надо?
— Ну, что скажешь? — староста настойчиво, но не сильно, дергал Данилу за рукав.
— Берусь, — сказал, лишь бы отвязаться.
— Я и соглашение подготовил, — довольно сказал Влад. — Вот, смотри, и синяя печать есть — разрешительная, от нашего головы, и красная — от самого Верховного, и зеленая, магическая. За тобой дело осталось…
Данила прервал не в меру разговорившегося старосту, взяв из его рук грамоту на гербовой бумаге. Мельком глянул на корону, что возникла над листом, стоило его наклонить, выпростал из под рубахи печатку на шнурке, дыхнул на нее и припечатал в нужном месте, даже не прочитав.
— Завтра начну. С утра до места проводишь. А пока — огради участок, где строить можно. Веревочками там, али заборчиком каким. Мне этим недосуг заниматься, — сказал и пошел к отцовому дому.
Влад часто закивал мастеру в спину.
Строительной магией Данила сызмальства занимался. Сначала у отца перенимал, а как всё выучил, так в город поехал — ума понабраться. С тех пор где только работать не довелось. По первому делу, как дом поставит, так низал бусинку для памяти. Да лет через пять ожерелье неподъемным стало, длинным — Данила эту забаву и забросил.
Так что работа привычная: дело делай, а думы сами по себе идут.
Дом Влад решил на высоком берегу ставить. Привел Данилу, показал. Мастер встал, глянул на реку и охнул — так за душу взяло: вода тихая, туман чуть подымается, низкий берег рогозом зарос, а ближе к середине желтые кувшинки сплошняком. Любуйся — не налюбуешься.
— То-то, — сказал Влад, с хитринкой посмотрев на Данилу. — Понял, почему я это место выбрал? Лучшее оно.
— Хорошо… Славно…
Данила смотрел, пока староста не подергал его за рукав и не сказал, что пойдет он. А то дел много. И что Данила может сколько угодно глазеть, только чтоб о работе не забывал — срок-то близится.
Вот про срок Данила и не запомнил — соглашение Влад с собой унес. Звать, чтоб вернулся и показал — уважать перестанут: что это за мастер, который первейшими обязанностями пренебрегает. Так что собирайся, Данила, и за труды.
