Анатолий Днепров
ПОСЛЕДНИЙ РАССКАЗ О РОБОТАХ
Дорогой друг!
Я пишу тебе из далёкого города, который расположен на высоких холмах над широкой, усталой рекой. Когда самолёт прорывает облака и начинает кружить, чтобы выбрать направление на посадку, можно увидеть весь город в пышном наряде из зелени и цветов, голубую ленту реки с её песчаными берегами, поросшими лозами, и три железобетонных моста, соединяющих правый и левый берега. После автомобиль мчится по широкой бетонной дороге среди степных трав и редких кустов акации и затем врывается в кварталы жилых домов, сияющих стеклом и металлом.
В этом городе у меня появилось странное чувство. Я знаю город до последнего переулка и до последнего сквера, я знаю холмы на песчаных островах и самые тенистые лагуны на левом берегу реки, мне известны самые старые тополя вдоль главного проспекта, потому что для меня этот город родной. И тем не менее я приехал в него как чужой, потому что последний раз был в нем тридцать лет назад, и здесь уже никто не живёт из тех, кого я знал и кто знал меня.
Зачем я сюда прилетел?
Для этого есть личные причины, но они могут показаться тебе не интересными, так как ты человек не сентиментальный. Я лучше расскажу тебе о том главном, что меня сюда привело. Ты, наверное, не знаешь, что в последние годы я увлёкся исследованием творчества одного поэта, моего земляка, который жил здесь тоже тридцать лет назад. Его имя и фамилия — Андрей Оленин. Он, как и я, родился в этом городе, в одно и то же время.
Этот необыкновенный поэт умудрился залпом, за какие-нибудь три месяца, написать более ста сонетов и после этого…
Впрочем, об этом дальше.
Сто семь изумительных сонетов в течение трёх месяцев — это нечто непостижимое. Историки поэзии, специалисты по психологии творчества, литературоведы теряются в догадках, как это могло случиться, какие таинственные внутренние силы вырвались наружу в форме искрящихся красотой, глубиной мысли и изяществом стихотворений. На этот счёт есть много различных теорий, но ни одна из них не выдерживает критики. Андрей Оленин остаётся «белым пятном» нашего литературоведения, и самое большее, что о нем говорят, это: «Уникальный и единственный в истории поэзии случай…»
Сонеты Оленина сравнивают с сонетами Шекспира. Все они были посвящены одному человеку, девушке или женщине. Но её имя ни разу в них не упоминается.
Я прочитал все существующие исследования о творчестве Оленина, одни — оригинальные, другие — компилятивные, но нигде не нашёл никаких намёков на вопрос: «Кто же была она?».
И вот я на родине поэта и на своей родине, копаюсь в архивах и в музейных реликвиях. Мне показали дом, где жил поэт, но никто не мог показать мне дом, где жила она.
Тогда я обратился к смотрительнице местного краеведческого музея, милой, уже не молодой женщине, с просьбой показать мне место, где похоронен поэт. Она странно улыбнулась и сказала:
— Такого места нет.
— То есть…
— Видите ли, Андрей не то что умер. Как вам сказать… Он просто исчез. Он исчез вскоре после того, как написал своё последнее стихотворение.
События относятся к временам тридцатилетней давности, и в те времена, как ты знаешь, в отношении людей иногда применялись такие слова, как «исчез», «пропал без вести», просто «пропал». Как вещь. Как неодушевлённый предмет. Но чаще всего такое бывало во время каких-нибудь катастроф, или войн, или ещё чего-то в этом роде, а Оленин писал в мирные годы…
Я уже покидал музей, как вдруг она догнала меня, взяла за руку и сказала:
— В нашем городе живёт один очень любопытный человек. Он не то что литератор. Он просто коллекционер, собиратель различных странных историй и случаев. Попытайтесь обратиться к нему.
Она дала мне адрес этого человека, и я без всякой надежды на успех отправился к нему.
Высокий, худощавый, с орлиным носом и красными глазами, он принял меня очень сухо, почти враждебно. Я кратко изложил свою просьбу — рассказать о судьбе Андрея Оленина… Казалось, моя просьба нисколько его не удивила, он как будто её ждал. Он ещё больше нахмурился, посмотрел на меня исподлобья и спросил:
— Вы когда-нибудь что-нибудь коллекционировали?
— Да. В детстве я коллекционировал старинные монеты.
— И вы, конечно, знаете, как приобретаются новые экспонаты для коллекции?
Конечно, я знал. Я просто выменивал одну из своих монет на ту, которая меня больше интересовала.
— Так вот, я могу предложить вам свою историю за что-нибудь подобное.
Он посмотрел на меня так, что я понял: он не пойдёт ни на какие компромиссы и не скажет мне ни слова, если я не расскажу ему какую-нибудь свою странную историю.
Уходя, я дрожал от ярости, потому что теперь я знал, что у этого коллекционера хранится какая-то тайна, которая может оказаться ключевой в разгадке творчества поэта.
Что я мог ему предложить взамен, когда последние десятилетия моей жизни были такими будничными, академическими, книжными? Я валялся на диване, сжимал голову и старался вспомнить что-нибудь, пусть не своё, услышанное от кого-то. Я был в оцепенении, не мог пошевелиться, и только мозг работал лихорадочно, вспоминая все пережитое и перечитанное.
