Часть ПЕРВАЯ. ОТКРЫТИЕ МОРСКОГО КОРПУСА В СЕВАСТОПОЛЕ В 1919 ГОДУ
Темная, теплая, южная ночь нежила в своих объятиях море, горы и, мирно спавший на их склонах, город Севастополь.
С далекого темного неба смотрели ласковые звезды в черную глубину Северной бухты, бледным светом играя в волне, омывавшей участок Морского корпуса. На широкой деревянной пристани стоял высокий, кряжистый старик Селезнев, с длинной седой бородою, подпоясанный подсумком, с винтовкой за плечами.
Он мечтательно смотрел на море, на маленькую желтую шлюпку, плавно качавшуюся у пристани на короткой цепи.
Страстный рыбак по профессии, вольнонаемный сторож корпуса, он с радостью вскочил бы в шлюпку и забросил удочку или сеть в темную воду залива; а тут сторожи мертвый участок горы с недостроенным зданием корпуса и офицерскими, почти никем необитаемыми флигелями.
Но пересилив искушение, он поправил подсумок и ружье и медленным шагом пошел с пристани на белое шоссе, ведущее с пристани к главному зданию громадного белого дворца – корпуса.
Медленно поднимался старик на гору, медленно из-за гор поднималась навстречу луна и серебристым своим светом заливала гору, высокие, белые колонны, галереи в недоконченной постройке и ниже у берега моря белые, уже готовые флигеля.
Переложил ружье на другое плечо и зашагал вдоль главного здания между высокими штабелями кирпичей, белых глыб Инкерманского камня, бута, железных балок и белых ям негашеной извести, сиявших при луне, как молочные озера.
Дальше лежали бревна, брусья, доски, сколоченные в рамы, чтобы ни одна из них не могла пропасть.
В одном из крыльев высокого здания громоздились штабеля дубового паркета, кафеля для печей, изразцы пола и черепицы для крыши.
Старик заглянул в пустые, длинные залы, прислушался: никого… тихо. Пошел дальше своим дозором и, дойдя до левого крыла большого здания, услышал мой свисток.
В этом году, я, как бывший командир Роты Его Высочества этого корпуса, был назначен заведующим всем имуществом и зданиями Морского Корпуса и Начальником его охраны.
Жил я в своей квартире в белом флигеле на берегу Северной бухты Черного моря. Здесь, под крылом Божьей милости, сохранилось в целости все мое гнездо.
В эту тихую летнюю ночь вышел я из своего флигеля на очередную проверку дозорных и услышал ответный свисток Селезнева. Я поднялся на звук, по тропинке, к сторожке, подошел к старику. Он взял винтовку к ноге и приподнял шапку.
– Все благополучно, Селезнев? – спросил я.
– Все благополучно, Владимир Владимирович.
– Ну, пойдем вместе, – сказал я. Мы спустились в подвалы и нижние этажи флигелей, где у меня хранились дорогие стекла для окон громадного здания, и медные приборы к окнам и дверям. Убедившись в целости замков и складов, мы обошли четыре офицерских флигеля на берегу.
С моря дул предрассветный ветерок.
Луна скрылась за черной водою. На востоке протянулась розовая полоса.
Ясное утро летнего дня. Под звуки медных горнов и звон рынд на судах поднимаются Андреевские флаги и начинается живая, суетливая работа офицеров и команды.
В порту давно прогудел гудок, там стучат молотки и шипят горны, тысячи рабочих копошатся в мастерских и доках.
По рейду пробегают катера, ялики под парусами с базарным людом; на авиационном плато шумят и гудят пропеллеры, готовые к отлету; шумит, просыпается город Севастополь, бредут его граждане на службу и работу.
Только на участке Морского Корпуса тихо и безлюдно. Не слышно на нем радостных звуков жизни, ни суеты работы, ни строевых команд, ни голоса преподавателей, ни музыки строевых учений.
Тихо. Безлюдно, как на забытом кладбище.
Белый высокий дворец тянет свои стройные колонны в голубое утреннее небо, как бы прося у него пощады, спасения от неминуемой гибели разрушения.
Корпус! Где твой Директор?.. Где твои кадеты, где учителя ?
Забытый, недостроенный, опустошенный. Скелет без тела, без души!
Скажи, кто оживить тебя, кто вольет в твои сосуды живую, горячую кровь?
Морской корпус, рожденный Царями, убитый революцией. Скажи, ты погиб навсегда, или явится сильный и смелый и кровью сердца своего, любящего Родину, вольет в тебя жизнь?
Так думал я в это утро, сидя у себя в белой столовой за дубовым прадедовским столом, накрытым камчатской скатертью, и пил из Севрского фарфора с гербами Прибалтийских рыцарей ячменный кофе с ситным хлебом.
Со стен смотрели на внука портреты предков в овальных золоченых рамах. Солнце заглядывало в комнату и шаловливыми зайчиками бегало по хрусталю, серебру и никелю журчащего самовара, по шкапу, красного дерева, с дорогой старинной посудой.
Ярко сверкал паркет, крепко натертый воском.
В продолжении шестнадцати лет прослужил я в Морском корпусе в Петербурге и в Севастополе, начав воспитательскую деятельность еще в мичманском чине при адмирале Чухнине. Я видел своими директорами адмиралов Римского-Корсакова, Воеводского, Русина, Карцова и Ворожейкина. Все зимы учил и воспитывал кадет и гардемарин в стенах родного мне корпуса; а каждое лето уходил в плавание со своими воспитанниками на судах отряда Морского Корпуса в своих и заграничных водах.
