Ощущение свободы не покидало её почти месяц. Оно несло вперёд, к весне, и наполняло каждую клеточку тела звонким непокоем. Отчасти это противоречило спокойному характеру, огромной куче нерешённых дел, мокрой, снежной, холодной погоде и даже ровной чёлке, обрезанной точно до бровей. Прямым чёрным волосам обычно противоречит всё, это не какие-нибудь легкомысленные золотистые кудряшки…
«Не называйте её Варей, она же тёмненькая… Да что тёмненькая, как смоль! – двадцать четыре года назад решительно настаивала бабушка, тыкая пальцем в журнал. На обложке красовалась стройная девушка в русско-народном костюме с длинной светлой косой. А кругом берёзы, трава, низенькие деревенские домики и аккуратный колодец… – Вот такой должна быть Варя! Не иначе!»
Но бабушку никто не послушал. Имя прилипло накрепко, и обратной дороги уже не существовало: тонкий листок свидетельства о рождении сообщил миру о том, что на свете появилась Быстракова Варвара Григорьевна. Появилась и принялась расти и крепнуть.
Она полюбила кофе, книжные магазины, новостные каналы, книги и букинистические магазины, прямые строгие платья, объёмные вязаные шарфы, японскую кухню, устойчивые каблуки, нетерпеливое позвякивание трамвая, чай с облепихой и мёдом, верхнюю одежду с капюшоном, карандашные рисунки, длинные юбки и многое другое. И полюбила саму жизнь, прочувствовала её ценность и вкус. Варя не понимала тех, кто постоянно пребывал в унынии, кто жил в обнимку с мрачным пессимизмом. Она могла подолгу думать о чём-то приятном, улыбаясь и закрыв глаза, – пусть плохое уходит, кому оно нужно?
Даже затянувшееся одиночество не отзывалось в сердце болью, вот наступит весна и тогда… Появятся краски, разочарование исчезнет, тёплая трепетная надежда разгорится с новой силой, и счастью не будет конца и края.
Конечно, март мог быть теплее.
Определённо.
Но планов уже столько, что можно складывать в коробки и подписывать, боясь запутаться.
– …я еду… Конечно, еду. Почему ты сомневаешься? Мы же договорились. – Варя прижала телефонную трубку плечом к уху и отправила в сумку платье и пакет с туфлями. – Да, да, помню… Не волнуйся, вечером буду у тебя. Что-нибудь купить? Нет, я не опоздаю на электричку… такси заказала… Ничего не случится: ни землетрясение, ни ураган, ни наводнение, ни торнадо… Согласна, погода дрянная, но это же не катастрофа. – Варя улыбнулась, подняла голову и остановила взгляд на книжных полках: взять почитать что-нибудь новенькое или купить на вокзале журнал? – Вот увидишь, всё наладится, я не сомневаюсь в этом. Нет, нет… жизнь вовсе не закончена, по сути, она только начинается… Лилька, три дня я буду рядом с тобой… Не называй свою деревню проклятым краем земли… Мне звонила твоя мама… Она, мягко говоря… как это сказать… Гневается.
Но Лилька, не боясь верной гибели от рук родительницы, уже понеслась по волнам отчаяния, и остановить её могла лишь эмоциональная усталость, наступающая обычно минут через десять. Варя подхватила зарядку для мобильника и мысленно переместилась на станцию «Бронницы», села в такси, добралась до подруги, поставила сумку на скамейку около калитки и решительно выдохнула: «Сейчас я тебя спасу!»
На Лильку обрушилось слишком много, и в большей мере тому виной была её мать: категоричная, строгая Ирина Сергеевна. Она никак не могла признать, что дочь выросла и имеет право принимать решения, говорить «да» и «нет», влюбляться и даже – о ужас! – выйти замуж. Как так? Не рано ли в двадцать три года?
Когда Лилька влюбилась в Никиту, Ирина Сергеевна поговорила не только с ним, но и с его родителями. «Не пара он моей Лилии, да и жениться мужчина должен после сорока или хотя бы тридцати пяти лет».
А у них настоящая любовь: чувства бурлят, от прикосновений щемит сердце, минуты кажутся вечностью, жизнь друг без друга невозможна, невыносима!
Лилька проигнорировала все материнские запреты и, не раздумывая, отправилась в загс. Ирина Сергеевна в ответ протянула многозначительное «хорошо-о-о…» и взялась изводить зятя с утра до вечера. Это особое, ни с чем несравнимое удовольствие – указать ему на невыстиранные носки, усмехнуться, когда он позже восьми возвращается домой, «невинно» спросить, приподняв рыжие брови: «Уже завел себе кого-то, да? Ну так я не сомневалась в этом». А как приятно отмечать громко и чётко, что купленное масло плохого качества и что, если бы Никите было не всё равно, не наплевать на здоровье Лили, то он бы выбрал другое. Уж не ошибся бы!
Ирина Сергеевна ни в чём себе не отказывала и каждый вечер подводила итоги проделанной работы. Лилька металась, Никита злился, и, конечно, долго это продолжаться не могло. Пришло время снять квартиру, свить гнездо, вернуться к прикосновениям, от которых щемит сердце, а минуты кажутся вечностью… Но Лильку неожиданно и бессовестно уволили с работы из-за дочки главного бухгалтера – в бюджете молодой семьи образовалась рваная, лохматая по краям дыра. «Безусловно, твой разлюбезный не в состоянии прокормить даже двух человек, про детей уж и не говорю. Собственно, я не удивлена, но меня мучает единственный вопрос: твой ненаглядный Никита вообще на что-нибудь способен?» – едко поинтересовалась Ирина Сергеевна.
![Воровская яма [Cборник]](/storage/book-covers/08/086ec5131cfee1e9284b895205abfa019c8ddf36.jpg)
