«Ты был избран. Не бойся. Я слежу за тобой!» Вкрадчивый женский голос казался вполне достойным продолжением ночного кошмара. Бесплодные пустыни, засыпанные пеплом, люди на фоне юрт (вигвамов?), птеродактили, пронизывающий ветер и почему-то дождь. Я резко открыл глаза. Темно. Плеск воды. Скрипят доски. Громкий глухой удар, будто соседи сверху уронили что-то тяжёлое. Почему так темно? Запах сырости, мочи и гниющих отбросов. И почему-то рыбы. Ненавижу запах сырой рыбы! С детства. Ещё один глухой удар. Только сейчас понимаю, что проснулся я от такого же удара. Сверху раздались шаги, сразу несколько пар ног топчут, да так громко, будто по голове. И приглушённые крики. Что-то соседушки окончательно разбушевались. Не пора ли звонить в милицию? Нет, наверное, не пора. В конце концов, пока никого не убивают, тогда бы кричали по-другому. Внезапно понимаю, что ткань под рукой — отнюдь не привычная простыня поверх холостяцкого дивана, а какая-то грубая мешковина. Ну почему же так темно?!!
— Проснись! — А вот этот голос мне знаком. Он уже не первый раз пытается меня пробудить. Нет, это не женский голос из кошмара. Этот голос мужской, и очень хриплый. Наверное, прокуренный напрочь.
— А? Что? Где? — Несмотря на вроде бы проснувшийся разум, язык выдаёт нечто невразумительное. У меня голос, кстати, тоже порядком хрипит. Простыл?
— Ну тебя даже вчерашний шторм не разбудил. Говорят, мы уже приплыли в Морроувинд.
— ЧЕГО-ООО?!! — Вот это уже не хрип. Но рык, достойный льва. Что за шутки с утра пораньше?!! Какой, к чертям собачьим, Морроувинд?!! Меня решили разыграть? Я, конечно, люблю компьютерные игрушки, но не до такой же степени!
— Спокойно, братан, ты чего? — Обладатель голоса аж шарахнулся от меня. — Всё ништяк будет. Я своими ушами слышал, нас выпустят. Представляешь, на волю! Вот тебя когда закрыли?
— А-кхм-мм-гм! — Издав сей многозначительный звук, я призадумался.
Меня выпустят? Меня закрыли?!! МЕНЯ РАЗЫГРЫВАЮТ!!! Ну точно, разыгрывают! Решили устроить шуточное представление и обыграть начало компьютерной игры! А загримироваться под настоящего тёмного эльфа не сумели, вот и ввели в сценарий полную темноту. Кто это, интересно, такой шутник у нас? Блин, голос незнаком совершенно. И как они проникли в мою квартиру? Сашка, гадский сын, ключи дал?
— Не смешно, между прочим! — Начал было я… И тут до меня допёрло. Корабль. Плеск воды, глухие удары (бортом о причал?), шаги наверху (по палубе?), скрип досок и гадский запах сырой рыбы. Я на корабле! А ведь в игрушке дело и начиналось с корабля!
— Да какое смешно, сам слышал… Тихо, «крыса» топает!
Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша. А ведь мы не по-русски разговариваем! Только сейчас сообразил. А всё эта крыса. То есть, когда голос сказал: «крыса идёт», — сразу в голове две картинки возникло. Во-первых, зверёк такой, с голым хвостом, на помойках живёт, не пойми чем питается. Во-вторых, сразу ассоциация с тюремным стражником возникла. Тут их так называют. Где это тут? Ну, в тюрьме, вестимо. И в-третьих, на заднем фоне эдак, усмешка: крыса (которая зверёк) и вдруг топает. А стражник, тем временем, действительно топал. Прямиком в нашу часть трюма. А откуда-то уверенность, — не ошибся голос, именно стражник это топает. Больше некому, крыса поганая. Тюремная посудина, тут кроме крыс никто и не водится. Одни крысы с хвостами, другие с дубинками. Так, стоп, чего это я? Отчего такая ненависть в мыслях к тюремным охранникам? В уголовную романтику ударился? Никогда вроде к зэкам сочувствием не отличался, к милиционерам (не ментам!) избытком ненависти не страдаю и русский блатняк, по недомыслию именуемый шансоном, терпеть не могу. Ох, не о том думаю. Надо с мыслями собраться. Я же про русский язык начал. Итак, крыса. Такое дело вот, слово «крыса» в нашем разговоре совсем по-другому звучало, чем в русском языке. А также, вспоминая по мере сил прошлую беседу, и другие слова тоже. Не по-русски, на другом каком-то языке. Однако понятно всё. Если не прислушиваться, то вообще не замечаешь.
По мере приближения шагов из окружающей тьмы постепенно проступали призраки света, обрисовывая щелястую дверь прямо передо мной. Звякнул откидываемый крючок, служивший запором, дверь открылась, и стражник предстал перед нами во всей красе кожаной проклепанной кирасы, с дубинкой на поясе и фонарём в руке. Внутри фонаря — обычная свечка. А перегар с оттенком лука изо рта перебивает даже вездесущий запах сырой рыбы. На лице недельная щетина, на голове тоже. И мутный взор. Вкупе с не совсем устойчивой походкой.
— На выход, оба! — Интересно, тут у всех голоса такие хриплые-прокуренные?
Мой сокамерник, сутулый костлявый тип на полголовы меня ниже и с торчащими поверх лысой головы длинными ушами (в правом ухе несколько маленьких колечек!), прошмыгнул вперёд. Я на секунду задержался, чтобы оглядеться. Так и есть, мы в носовой части трюма, строго по игрушке. Уж сколько раз я в неё играл. Какие-то пустые корзины, бухты канатов, ящики, рваные мешки на полу. Внезапно пришла мысль, что на помещение, специализированное для перевозки заключённых, это походит мало. И вот что странно, некие неясные воспоминания подсказывают мне, что помещения, приспособленные для перевозки заключённых, на этом корабле имеются. Вот эти самые двери по обеим сторонам узкого длинного коридора. Там, в тесных клетушках, помещается по десятку человек на площади два на два метра. Там двухъярусные койки со стороны борта судна. Поскольку борт наклонён, то на нижней полке места почти нет, а на верхней можно с относительным комфортом разместиться, чем с удовольствием пользуются разные блатные. Там прямо в стены ввинчены ржавые железные крюки, и особо буйных можно заковать в цепи, а цепи приклепать к этим крюкам. И там сейчас никого нет. Пусто и тихо. Почему нас не посадили туда? Хоть вдвоём, хоть каждого в отдельную камеру? А если б мы сбежали? Мистика. Кстати, забавно, но в игрушке вроде бы этого коридора не было. И дверей не было. Там просто пустой трюм был.
