Вот как-то удалось мне в жизни совместить две, казалось бы, несовместимые вещи. В частности, любовь и столь же яростную ненависть к дорогам. С одной стороны, есть, определенно есть что-то душещипательное в веренице пройденных километров и в чехарде уплывающих куда-то за спину деревьев. Что-то такое зыбко невесомое, что наводит на томительные думы и вроде как убаюкивающе раскрепощает тебя, заставляя успокоиться и смотреть трезво в будущее. Но как всегда в путешествиях, как это уже бывало, и не раз, в прошлом, все это возвышенное настроение разбивалось хрустальными осколками о суровую действительность банального комфорта.
— Ну что вы там, барон? Живы ли вы, мой юный друг? — Граф Десмос постучал своей тросточкой по разлапистой ели, под которой я в задумчивости и в тягостных трудах пытался справить утренний туалет.
— Япона мать! Граф! — От его стука по стволу дерева миллиард капелек от ночного дождя, обильно засевших на ветвях, сорвались вниз леденящим душем на мое полуобнаженное, юное и еще не совсем оправившееся (от болезней) тело, заставляя подскочить на месте выше своего роста и пребольно коснуться темечком одной из ветвей. — … вас… в… и!..
— Барон! Я вас умоляю, где ваши манеры? — Расплывшись в улыбке и вскинув бровь, остановил мои словоизлияния глава вампирского гнезда. — Сдержанней надо быть, сдержанней!
— Да идите вы знаете куда, граф? — Меня аж дрожь пробила, когда остатки капелек, упавших за шиворот, завершили свой путь по моему позвоночнику вниз.
— Куда, барон? — Паршивец даже не думал убрать свою мерзкую улыбочку.
— За сухой бумагой! — буркнул я, вновь присаживаясь под елочку. — Эту вы, сударь, привели в полную негодность, промочив окончательно!
Две с половиной недели… две с половиной недели мы шли, караваном растянувшись по дорогам, полям, лесам и весям Финора. И если первое время нам везло с солнечными деньками и ласковым солнышком, то вот уже четвертый день кряду осень заявляет свои права, укрывая все непроглядной марью тумана, мелкой взвесью всепроникающего моросящего дождя и тяжестью полновесных капель, барабанящих по настилам повозок с наступлением темноты.
Нет, не успели добраться до столицы до дождей. Поплыли дороги, разверзлись хляби небесные, и грязища непролазная набросилась на нас, налипая не то что на колесный ход наших повозок, но даже лошадей заставляла с трудом выдергивать свои копыта из размякшей земли.
Теперь плетемся, не едем. Местами плывем, будем надеяться, что ползти на брюхе не придется.
По возвращению в лагерь я тут же плюхаюсь в инвалидное кресло, позволяя слугам укутать меня с головы до ног в теплые одеяла и подкатить к костру, где уже в спешном порядке накрывали утренний стол для завтрака моей персоны.
— Это ты там так орал? — вопросом встретила меня бабушка Априя, под хохот присоединившегося к нашему столу Десмоса. — Ты теперь каждое утро будешь оповещать лагерь о своем пробуждении и свершении естественных надобностей?
Что поделать, если мне все эти дождливые дни кто-то то и дело устраивал самое натуральное «западло» по утрам. Вспомнив вчерашний кошмар, я даже сейчас с ужасом ощущаю, как мое сердцебиение подскакивает до немыслимых высот. Вы только представьте себе мое состояние, когда я вчера встал чуть свет и с горем пополам забрался в кустики, радостно так присел и только собрался расслабиться, как ощутил чье-то прикосновение к самому сокровенному, оттуда, снизу! Да-да! Только глаза ото сна продрал, стянул портки, присел, а тебя кто-то потрогал за… В общем, я своими криками разбудил всех, даже тех, кто еще спал на стоянке, лишь уже выскочив из «куширей» и набрав дополнительную порцию воздуха для крика, обнаружил своего обидчика.
Интеллигентнейшей души зверь, а именно один из лесных братьев на моем попечении. Енот Профессор изволили этим утром прогуливаться по лагерю, а, завидев мое странное поведение и непонятные «орешки», кои я до этого старательно скрывал от него, решил проверить ряд научных гипотез, зародившихся в его мозгу, путем банального тыканья лапкой в оные «орешки». Чем чуть не вызвал у меня инфаркт в мои неполные двенадцать лет.
Подонок.
Так ведь и заикой можно стать.
Придерживаясь старинной мудрости, что утро добрым не бывает, не стал отвечать на подковырки и смешки Априи Хенгельман и Десмоса, а полностью погрузился в нирвану обжорства, подчищая все съестное со стола, что выставили для меня в походной скромности мои слуги. И если графа не очень прельщала еда простых смертных, то Хенгельман была вынуждена в скором времени попридержать язык, чтобы успеть с утра выхватить хоть что-то съестное из моих загребущих рук.
И снова дорога, снова ухабы и кочки, вновь серой стеной влажная пелена непрекращающегося мелкого дождя. Одно хорошо, это воздух осенью, в это время он особенный, уже холодненький и оттого еще более вкусный на мокрой земле и пряном аромате опадающей листвы.
Ходил я еще с трудом, верхом держаться в седле вообще бы не рискнул, так что в моем распоряжении на протяжении всего пути были тетрадки и записи, а также пусть пока частичное, но возвращение моих магических способностей вкупе с приобретенным опытом черной магии.
