Вместо предисловия: Темные воды истории Руси
В научный оборот русская, то есть местная история поступила в самом конце XVIII века, когда послепетровским правителям для создания благоприятного среди цивилизованных народов Европы имиджа страны потребовалось нечто более весомое, чем бытовавшие до этого «предания о старине». Сами понимаете, на преданиях и легендах в деле доказательства древности и культуры подвластной им территории далеко не уедешь. У самих русских никакого научного знания о своем прошлом не было. Да, в каждой земле велись русские исторические хроники – будь то Киев, Новгород, Псков, Суздаль, Ярославль или иной древний город, где сидел местный князек и имелся местный монастырь. Но хроники, именуемые на Руси летописями (от слова лето – то есть год), многократно переписывались в угоду очередному хозяину территории, так что к XVIII столетию никаких древних хроник не сохранилось, самыми ранними можно было считать тексты, записанные в XV столетии. И первые века государства российского оказались точно в тумане. Русской исторической школы тоже не существовало, вот почему для правильного, то есть европейского подхода к летописному материалу были призваны западные ученые, в основном – немцы. Так русскую историю стали изучать Г. 3. Байер (1694–1738), Г. Ф. Миллер (1705–1783) и А. Л. Шлецер (1735–1809). Не стоит думать, что эти столь хулимые нашим первым отечественным «историком» М. В. Ломоносовым ученые спали и видели только, как бы навредить России в европейском восприятии. Увы, немецкие историки были людьми честными, свой предмет они превосходно знали. Однако истинно русского «патриотизма» эти граждане уж точно не испытывали! Как положено для того времени, они изучали историю России теми же точно приемами, как и историю любого иного государства. Немцы исследовали доставшиеся им русские первоисточники, пытаясь разобраться в истинности полученного материала. И уж не их вина, что разобраться в этом летописном хаосе оказалось так сложно, что пресловутая ранняя история Руси стала предметом политических споров и претензий на протяжении последующих веков, наш, XXI по счету, – не исключение. Вряд ли имеется более неблагодарное занятие, чем изучение отечественной старины.
Выводы, которые сделали немецкие специалисты, не понравились как самим заказчикам научного знания, так и местным патриотам. Михайло Васильевич Ломоносов был из их числа.
Сразу скажем, никаким историком он именоваться и права не имел. Ломоносов был дилетантом. Химик, физик, математик, естествоиспытатель, только не историк! Он в отечественной исторической науке мог называть себя историком лишь потому, что рядом и вовсе некого было поставить. Ниша, которую Ломоносов занимал, чем-то очень сходна с местом в этой науке современного нам А. Т. Фоменко, с одним лишь различием, что при всем дилетантизме Михайло Васильевич не дошел до того маразма, которым грешат выводы школы нашего современника. Ломоносов свято верил в величие русского духа, потому вывод немецких историков, прочитавших в летописях легендарное основание русского государства скандинавами, почел оскорблением. Так и возникла смешная, на мой взгляд, коллизия: ученым пришлось оправдываться перед дилетантом, что ничего дурного они и в мыслях не держали, но с той поры по отношению ученого к норманнской теории создания русского государства судили о степени его патриотизма. Такая вот совершенно дикая история с историей возникла в самом начале создания в России собственной исторической школы. Именно от Ломоносова и идет та святая мысль, что первые русы именовались так по речке Рось и вообще вели свое происхождение от роксоланов. И хотя последнее его утверждение сегодня вряд ли кто воспринимает серьезно, то первое бытует во многих исторических сочинениях и по сегодняшний день. А для школы Фоменко роксоланов замечательно заменили этруски, которые своим именем взывают к исторической памяти народа, по Фоменко, этруски, в переводе на современный язык, не что иное, как «это русские». Такие вот дела.
Первым историком, который сумел свести воедино разрозненные местные летописи, был Василий Никитич Татищев (1686–1750). Именно он написал первое масштабное историческое сочинение – «Историю Российскую». Для написания этого труда Татищев прочел, обработал и систематизировал огромное количество древних материалов, четко следуя принятым в его время научным принципам. Его «История Российская» особенно ценна для нас уже потому, что за два с половиной века наука утратила в пожарах и прочих стихийных бедствиях немало документов, которые ученый держал в своих руках. Так что пересказ документов Татищевым иногда является единственным свидетельством, что таковые вообще существовали. Он разделил историю России на пять периодов: ранний, с IX по XII век, когда на Руси существовал один единовластный князь, передающий власть сыновьям; междоусобный (с XII века и по конец монголо-татарского ига), когда князья активно боролись друг с другом и тем ослабляли государство, пока оно не стало легкой добычей для восточного хищника и не было вынуждено провести несколько столетий под властью чужеземцев; период нового единовластия при Иване III и Иване IV (Грозном); период Смуты, когда снова начались междоусобицы и борьба за власть, что едва не закончилось новым завоеванием, но уже с Запада; и последний период восстановления единовластия при Алексее Михайловиче и Петре Великом, завершившийся созданием мощной Российской империи. Татищев видел русскую историю как постоянную смену единовластия и смуты (усобицы). Когда власть была способна объединить страну, государство развивалось и крепло, когда не была способна – дело шло к распаду и национальной трагедии. Но при жизни Татищев не увидел свои труды опубликованными: первый том его «Истории» вышел лишь через двадцать лет после его смерти, а последний – и вовсе через пятьдесят лет.
