— Ты не слишком любишь свою мать, верно, мальчик мой?
Линкольн Росс Бернетт, семнадцатый виконт Кембери, с любопытством уставился на тетку, сидевшую напротив на мягком сиденье дорожного экипажа, уносившего их по крутым дорогам Шотландского нагорья. Вопрос не казался чем-то из ряда вон выходящим, по крайней мере для него. Однако задай его кто-либо другой, виконт просто-напросто сделал бы вид, что не слышит.
Его тетя Генри, — только мужу и племяннику было позволено звать ее именно так, — была милой дамой ангельского вида лет сорока пяти. Несколько рассеянная и легкомысленная, можно сказать, ветреная, что делало ее еще прелестнее. Правда, на первый взгляд в ней не было ничего особенного: маленькая, пухленькая, с круглым лицом, обрамленным пушистыми золотистыми локончиками. Эдит, ее дочь, уродилась в мать. Настоящая копия, только гораздо моложе. Но, даже не будучи классическими красавицами, они неизменно трогали сердца бесчисленных поклонников, не говоря уже о том, что каждая обладала массой подкупающих качеств.
Линкольн любил обеих. Именно они стали его семьей, а не та женщина, которая все эти годы мирно жила в Шотландии, после того как девятнадцать лет назад отослала его в Англию, к дяде. Тогда ему было всего десять. Одинокий, несчастный мальчишка, оторванный от единственного дома, который считал своим, и попавший к чужим, незнакомым людям.
Но Бернетты не долго оставались чужаками. Они с самого начала приняли его как сына, хотя у самих тогда не было своих детей. Эдит родилась через год после его появления, и, к несчастью, вскоре выяснилось, что она останется их единственным ребенком. Неудивительно, что дядя Ричард решил сделать его своим наследником и даже сменил фамилию племянника, чтобы имя Бернеттов сохранилось вместе с титулом.
Кажется, все это не должно было бы задевать Линкольна. В Англии он прожил немного дольше, чем в Шотландии, давно распростился с шотландским акцентом и настолько освоился в светском обществе, что никто не принял бы его за шотландца. Все считали, что Росс — его второе имя, а не настоящая фамилия.
Нет, все это не должно было ни на йоту волновать его, но отчего-то волновало. И пусть он никому не выказывал ни обид, ни горечи и до этого момента был совершенно уверен, что никто ничего не замечает, оказалось, что это не так. Вопрос тетки застал его врасплох. Значит, она подозревает правду?
Как ни странно, но одним из свойств тетки, которыми неизменно восхищался Линкольн, была беззаветная самоотверженность во всем, что касалось здоровья и благополучия членов семьи. Стоило кому-то заболеть или попасть в беду, она превращалась в не терпящую возражений властную женщину, и сам Линкольн немало дней провел в постели с простудой, чтобы не испытать это на собственной шкуре. И если при этом тете Генри старались объяснить, что это ее не касается, она не успокаивалась, пока не поставит на своем. Тут был именно такой случай. Но его чувства к матери — только его дело. И ничье другое.
Вот и сейчас, не собираясь ни с кем откровенничать и признаваться в собственных чувствах, он уклончиво спросил:
— Что внушило тебе эту мысль?
— Посмотри на себя! С тех пор как мы покинули дом, ты на себя не похож! Мрачный, задумчивый, угрюмый, — ты в жизни таким не был! И все время молчишь! Словечка не проронил с той минуты, как Эдит задремала.
К счастью, Генриетта, сама того не подозревая, дала ему идеальный предлог для отговорки.
— Мне о многом пришлось поразмыслить с тех пор, как ты объявила, что в этом сезоне Эдит впервые собирается выйти в свет со всей подобающей пышностью, и именно мне придется быть ее спутником на балах и раутах! Черт возьми, я просто не знаю, что полагается делать спутнику молодой барышни, пустившейся на охоту за мужем!
— Вздор, ничего сложного в этом нет. Ты и сам чересчур затянул так называемую охоту и постоянно отговариваешься тем, что до сих пор никто не привлек твоего внимания. Тебе давно уже следовало иметь троих-четверых детишек, но нет! Недалек тот час, когда ты приобретешь репутацию закоренелого холостяка! Ты не торопишься с выбором жены, и многие мужчины тебя поймут. Но Эдит не может ждать. Поэтому вы вместе достигнете цели. Блестящий план, и ты сам это понимаешь. Надеюсь, ты не передумал?
— Нет, но…
— Но я больше слышать ничего не хочу. Кстати, ты не ответил на мой вопрос, — напомнила Генриетта.
— Почему же, ответил и, если ты не удовлетворена, могу по крайней мере заверить, что волноваться не о чем.
— Чушь! — снова не согласилась тетка. — Да, я не приставала к тебе, требуя объяснить, какую дорогу ты изберешь в жизни, не навязывала своих мнений, но это еще не значит, что буду равнодушно смотреть, как ты спокойно идешь ко дну. Поверь, меня безмерно огорчат твои неудачи.
— Безмерно?
Линкольн поднял брови и, не в силах сдержаться, расплылся в улыбке. Тетка негодующе фыркнула:
— И нечего мне зубы заговаривать! На этот раз тебе не удастся уйти от разговора.
— Хорошо, — вздохнул Линкольн, — так и быть: что привело тебя к тому поразительному заключению, что я не люблю свою мать?
— Возможно, тот простой факт, что за девятнадцать лет ты ни разу ее не навестил.
