Макинтайр остановился на перекрестке бульвара Линкольна и улицы Джефферсона, оглядываясь по сторонам, ибо боялся попасться на глаза Правоверным. Дул северный ветер. Прошел всего час после захода солнца, и на тусклом сумеречном небе показались две луны.
Его взгляд непроизвольно задержался на табличке с названием улицы.
Аккуратные желтые буквы гласили: «Авеню Независимости».
Макинтайр все еще думал о ней как об улице Джефферсона, хотя прошло почти два года после отделения от Земли.
Севернее, на расстоянии в полквартала, появился человек, закутанный в серое, с раскачивающимся фонарем в руках, которым он освещал себе дорогу в сгустившейся тьме. Макинтайр узнал в нем одного из Правоверных Ламли, вышедшего на поиски врагов государства. Макинтайр с горечью глядел на этого большого неуклюжего человека, приближающегося к нему, затем, вдруг сообразив, что стоять на месте опасно, поспешил по улице, которую он все еще продолжал называть улицей Джефферсона.
Он двигался быстро и бесшумно. Он привык к этому, привык к бегству.
Жизнь была нелегкой эти два последних года после декрета об Отделении.
Макинтайр и сам удивлялся тогда, что он остался верен родной планете. В последующие два года он удивлялся тому, что ему удается скрываться от гонений Ламли на Лоялистов, которых становилось все меньше.
Он достиг переулка между домами 322 и 324, оглянулся еще раз, чтобы убедиться, что путь свободен, нырнул в переулок, перелез через невысокую изгородь, пробрался на цыпочках через затоптанный садик на заднем дворе и проскользнул в показавшийся проем в цоколе дома. В тот же миг дверь за ним закрылась, и послышался знакомый голос:
– Мы беспокоились о тебе. Ты опоздал на полчаса.
– Ничего не мог сделать, – сказал Макинтайр.
Он охрип, а потому налил себе стакан воды из крана, расположенного в углу. Его окружали знакомые лица девятерых испуганных людей. Все последние Лоялисты, оставшиеся в Мэйнард-Сити.
«Как мало нас осталось, – подумал Макинтайр. – И стоит ли это всей беготни и секретности?» Это была очень странная группа, эти жалкие остатки партии Лоялистов.
Норман Мэйнард, прапраправнук человека, открывшего эту планету. Похожий на крысу человечек с язвой, Вителло, прежде был драматургом, а теперь напоминал каменотеса. Кристи, некогда профессор земной истории в Мэйнардском университете, влюбленный в свои собственные учебники и неспособный отречься от родной планеты. Брайсон. Халлерт. Беглецы.
– Ну? – спросил Мэйнард. – Так что же вы обнаружили? Это правда?
Макинтайр кивнул:
– Я видел листовку. Она расклеена на столбах в дюжине мест в центре города. Все, о чем в ней говорится, правда.
Он пересек комнату и сел на старый поломанный диван.
– Там было написано, что каждый гражданин свободной планеты Мэйнард должен постоянно носить при себе удостоверение о том, что он присягнул на верность Республике. Тот, кто не присягнул, лишается гражданства. А в самом низу приписано, что на время чрезвычайного положения суд присяжных отменяется и всем, кто не имеет гражданства, автоматически выносится смертный приговор. – Макинтайр закатил глаза. – Вот и все. Либо доставайте удостоверения, либо готовьтесь к бегству, и побыстрее.
В комнате наступила тишина. Наконец Вителло сказал:
– Что же нам делать?
– А что, по вашему мнению, нужно делать? – спросил Халлерт, худощавый человек с водянистыми глазами. Когда-то он был министром внешних сношений с другими мирами в последнем правительстве Лоялистов. – Либо мы идем в участок и присягаем на верность, либо остаемся здесь и ждем, пока нас не накроют. Долго ждать не придется. В любом случае все предельно просто.
– Мы могли бы позвонить Риттерхейму и принять его предложение, заявил Кристи.
Девять пар глаз устремились на бывшего профессора земной истории.
Макинтайр почувствовал, как задергалась его щека. Он давно уже сам подумывал об этом, с тех самых пор, как увидел листовки, расклеенные на площади Правительства. Риттерхейм был их единственной надеждой, единственной возможностью. Но если бы они приняли предложение Риттерхейма, им пришлось бы столкнуться лицом к лицу с целым рядом горьких истин, и смотреть правде в лицо было бы нелегко.
Макинтайр вспомнил (неужели прошло всего три дня?), как радиопередатчик, стоящий в углу их убежища, ожил, приняв сигнал из космоса. Брайсон, техник-электронщик, сконструировавший передатчик еще тогда, когда только шли разговоры о переводе Лоялистов и, следовательно, нужна была связь с разрозненными группами беженцев, бросился к нему.
Сигнал пришел по подпространству с планеты Хэксли, верной Лоялистам, которая наотрез отказалась участвовать в восстании. Их вызывал Чарльз Риттерхейм, министр иностранных дел Хэксли. Ему стало известно, что правительство сепаратистов на Мэйнарде собиралось опубликовать декларацию о смертной казни для лиц, не принявших гражданства. Он спрашивал, не желают ли оставшиеся спастись бегством на Хэксли и просить там убежища?
– А как мы туда доберемся? – спросил Брайсон.
– Наш звездолет готов сейчас же отправиться к Мэйнарду, – сказал Риттерхейм. – Торговый корабль. Мы сядем в космопорту Дилларда девятнадцатого числа этого месяца. Если в этом районе окажется примерно дюжина Лоялистов, мы будем ждать.