Путешественник, посетивший департамент Дордонь (бывший Перигор) на юго-западе Франции, поднимаясь вверх по течению рек Дордонь и Везер, встречает на своем пути высокие обрывистые прибрежные скалы — красные и серые, — изрытые бесчисленными пещерами и гротами. Местами каменистый берег нависает над самой водой, словно чей-то упрямый нахмуренный лоб. Под его естественной защитой к скалам прилепились маленькие домики с одной только передней стеной и передним скатом черепичной крыши. В крошечных окошках пышно цветут красные герани, на крыльце играют дети, дремлют кошки и собаки. Здесь живут люди. Они живут в этих местах очень давно: двадцать… тридцать… сорок тысяч лет и даже больше! Неисчислимые поколения перигорийцев сменились в этих каменных жилищах. С незапамятных времен они заселили эти пещеры, найдя под их сенью надежную защиту от враждебных стихий природы и свирепых лесных хищников. Забившись в самую глубину подземных коридоров, первобытные люди ютились там вокруг пылающих день и ночь костров, рисуя еще неумелой рукой на каменных стенах первые изображения медведей и мамонтов, кабанов и бизонов.
Век проходил за веком. Тысячелетия сменяли друг друга. Постепенно совершенствовались каменные орудия и оружие. Первобытные люди научились добывать огонь. Стало легче охотиться и легче жить. Сытые, тепло одетые в звериные шкуры, наши предки понемногу теряли свой сутулый, неуклюжий вид. Спины их выпрямились, глаза обратились к новым горизонтам, пальцы стали более ловкими, а знания — более обширными. Двенадцать или пятнадцать тысячелетий назад великие безвестные художники доисторической эпохи украсили стены знаменитой пещеры Ласко, близ Монтиньяка, фресками с изображениями животных, фресками, которые теперь известны всему миру. Эти художники, чье искусство доныне считается непревзойденным, принадлежали к древней расе кроманьонцев — высоких и стройных людей с длинными прямыми ногами и правильными чертами лица. Ученые называют их кроманьонцами по имени французской деревушки Кро-Маньон, близ которой впервые были обнаружены остатки древних поселений этих людей.
Люди кроманьонской расы еще не умели писать и поэтому не смогли оставить нам письменных свидетельств своего существования. Но благодаря неутомимой, кропотливой работе и открытиям ученых-палеонтологов мы знаем довольно много о жизни наших далеких предков. А то, что нам не известно… ну, то, что неизвестно, нетрудно представить себе, если дать немного воли воображению… История, рассказанная в этой книге, — это история Нума, четырнадцатилетнего сына вождя одного из кроманьонских племен, жившего в пещерах Красной реки (нынешний Везер, правый приток Дордони) двенадцать или пятнадцать тысяч лет назад.
Сидя на подстилке у входа в хижину, Нум нетерпеливо ждал возвращения старших братьев Тхора и Ури с Большого Охотничьего Совета. Братья уже имели право присутствовать на Совете. Нум — нет. Он был еще слишком молод, чтобы высказывать свое мнение — и увы! — слишком слаб, чтобы принимать участие в Большой Охоте. Разве что к тому времени его нога… В зеленоватом сумраке летней хижины Нум снова — в который раз! — внимательно оглядел свою искалеченную лодыжку. Два месяца назад, переходя вброд реку во время весеннего кочевья племени, он поскользнулся на мокрых камнях, неудачно упал, разбив щиколотку, и с тех пор сильно хромал. «Я, верно, никогда не смогу охотиться, — печально подумал мальчик, — и стану вечной обузой для племени Мадаев».
Он бросился ничком на ложе из сухой травы и листьев, кусая губы, чтобы не расплакаться. Большой Охотничий Совет вот-вот должен был закончиться, и Нуму совсем не хотелось, чтобы Тхор и Ури, вернувшись, застали его в слезах.
«Они, конечно, только посмеются надо мной. Разве могут они понять, как я несчастен!» Близнецы — Тхор и Ури — вели беззаботную, ничем не омраченную жизнь. Они уже были почти так же велики ростом, как их отец Куш — вождь племени Мадаев, и в глубине души считали себя не глупее Главного Колдуна племени, Мудрого Старца Абахо. Тревога, сомнение и усталость были одинаково чужды обоим братьям, зато смеяться они могли в любое время и по любому поводу. «Правда, в последние дни веселости у них поубавилось, — с горьким удовлетворением подумал Нум. — Голод терзает день и ночь их могучие желудки. Если дичь будет по-прежнему попадаться так редко, близнецы скоро станут слабыми, словно малые дети, слабее меня!» Он тут же раскаялся в своих дурных мыслях. Несмотря на все поддразнивания и насмешки братьев, Нум любил их обоих. Он помнил, как после его падения в реку Тхор и Ури, сменяя друг друга, несли братишку на плечах весь долгий путь до летнего становища племени. Перевернувшись на спину, Нум стал растирать ладонью впалый живот. «Я тоже голоден… — вздохнул он. — Ах, если бы Большая Охота наконец состоялась и была бы для нас удачной!» Нум думал «нас», хотя, конечно, сам еще не мог натянуть тугой лук или метнуть в добычу тяжелое дубовое копье. Но он был Мадаем, и жизнь племени была его жизнью.
Ощупав свои икры, Нум заметил, что они стали еще тоньше. Разбитая же лодыжка, напротив, была вдвое толще здоровой. «Она никогда не будет такой, как прежде, — пробормотал он, — не знаю, смогу ли я выдержать осенью долгий путь домой, к родным пещерам». Нум стиснул зубы, сжал кулаки.
