Утром Семен вышел из дому во дворик и некоторое время ходил кругами. В голове и во всем теле чувствовал он не то чтоб легкость, а нечто такое, летящее, потребность то ли делать немедленно какую-то работу, то ли бежать немедленно куда-то и зачем-то. Но бежать было некуда по случаю воскресенья, делать нечего потому же, а заниматься зарядкой, хоть и очень хотелось, Семен считал неприличным — вырос. «Дров бы нарубить», — подумал он и расстроился: какие тут дрова, тут газ.
В задумчивости Семен обошел дом вокруг. Тихо было по воскресному, и только в садике, за домом, стояли и оживленно о чем-то разговаривали какие-то люди интеллигентного обличья. Стояли они на земле, стараясь не мять, не топтать ни траву, ни цветы, ни, упаси боже, сирень. Из земли из самых их ног выходили и уходили вверх, в небо, и терялись в этом небе — только не вертикально, а наискось, под углом — две линии серого цвета, чуть блестящие. Было между этими проводами расстояние примерно в полметра, а там, в вышине, они вроде бы сходились. Люди задумчиво, негромко, по очереди спорили. Семен послушал их спор и по утреннему своему состоянию ничего в этом споре не понял, хотя и велась речь на с детства ему знакомом языке.
— Это что же? — спросил Семен, — Это что же вы тут делаете, извиняюсь, и чем занимаетесь? — без угрозы спросил, с интересом, просто в самом деле стало ему интересно, что же это делают люди в воскресенье с утра в куцем садике за домом.
Те остановили спор и молча посмотрели на Семена. Был Семен по случаю выходного дня одет в чистую майку и тренировочные штаны — удобную городскую одежду. Армейский полубокс на его голове отрос до общих размеров, и надпись на груди «не забуду мать родную» уравновешивала строгая артиллерийская эмблема: две синих скрещенных пушечки на плече.
Оглядев Семена, люди в пиджаках собрались было спорить дальше, но один из них, седой, но выглядевший как-то наиболее молодо и бодро несмотря на очевидный возраст, посмотрел на Семена еще раз и заговорил с ним, как бы наскучив разговором с остальными:
— Вот эти линии — параллельные, — сказал он Семену. И на лицах летальных отразились понимание и тоска, и некоторая обида, как будто он объяснял не Семену непонятное, а им — давно и хорошо известное, быть может, известное им гораздо лучше, чем этому, седому, который и объяснил как-то по-своему, не так, как надо.
— Вот эти линии — параллельные, — очень дружески, как старому приятелю, повторил Семену седой.
А откуда они взялись? — спросил от нечего больше спросить Семен.
— Вот очевидный вопрос! — обрадовался седой, — Эти товарищи, — он широко показал на понурившихся остальных, — утверждают, что линии ниоткуда не взялись, а так и идут, так и тянутся из бесконечности в бесконечность и нигде не сходятся и не расходятся.
— Почему? — вежливо спросил опять Семен.
— Вот именно — почему! — еще более обрадовался седой, — Должны они сойтись или разойтись, как вы думаете?
— А-а, — понял Семен — это вроде рельсов на железной дороге: не сходятся и не расходятся.
— Нет, вы не так поняли. — чуть заторопился седой, а другие в пиджаках заулыбались, как будто Семен все понял именно так, как оно и было на самом деле.
— А занимаетесь-то вы чем? — поставил вопрос ребром Семен.
— Изучаем, — вздохнул седой.
— Что изучаете?
— Да вот, линии эти — сходятся они или расходятся.
— Что же вы тут, в садике, изучаете? Слазили бы и посмотрели, — усмехнулся Семен.
Остальные засмеялись, а один сказал: «А что? Это, пожалуй, мысль». И снова стали спорить.
— Слушайте, а вы не могли бы сами слазить и посмотреть? — вдруг обратился к Семену седой.
— Хм, — усмехнулся Семен, — а зачем мне это?
— Но тут проблема очень большой важности, мировой значимости, — торопливо, как непонятливому ученику, объяснил седой, а вся его компания тихо, смутно заулыбалась и стала отворачиваться, будто присутствуя при чем-то неприличном.
— Да нужна мне ваша проблема! — обиделся Семен. — Дела больше нет — проблемы изучать.
— Нет, в самом деле, — загорелся седой, — Если бы вы сделали это, то оказали бы науке неоценимую услугу. И наука, — он посмотрел на Семена оценивающе. — Вас не забыла бы и в ответной услуге не задержалась бы.
— Нужна мне ваша наука, — отрезал Семен. — И услуг мне никаких не надо.
— А про Нобелевскую премию вы слышали? — пошел с козырей седой.
Что такое премия Семен знал, про эту самую не очень, но что премии бывают разные и что от премии, какой бы она ни была, ничего, кроме хорошего, человеку не бывает, — это он улавливал.
— Так что, за это — премия?
— Совершенно верно, — кивнула седая голова. Семен очень внимательно вот уже минуту смотрел собеседнику в лицо, и, кроме головы, теперь уже ничего не видел.
Это очень большая премия, — раздельно подтвердил седой.
— Ну так давайте, — сдался Семен. — Давайте, чем мерить, пока я не передумал.
Ему дали блестящий большой штангель.
— Вот видите, — показал седой, — сейчас штангенциркуль, — он примерил к линиям, — разведен точно на эту ширину. Ваша задача определить там, наверху, — он махнул рукой туда, где терялись в небе линий, — определить, сходятся они или расходятся, или остаются на той же ширине.
