Я писал эту книгу для тех, кто живет в буферной зоне веры (фраза, подсказанная Марком Бьюкененом). В конфликтных регионах — например, на Корейском полуострове — войска Северной и Южной Кореи с обеих сторон патрулируют совместную границу, а спорная территория находится посередине в качестве буферной зоны. Стоит на нее зайти — и окажешься на «ничейной земле».
Если говорить о вере, то тут на «ничейной земле» живут очень многие. Есть люди, которые, хотя и не ходят в церковь, но и не отрицают веру совершенно. Они чувствуют, что некая духовная реальность существует. Быть может, красота мира или непонятная внутренняя маета подсказывают им, что надо как–то выбираться из повседневной рутины… Но куда? Значимые события — повышение по службе, рождение детей, смерть близких — порождают вопросы, легких ответов на которые нет. Бог существует? Есть жизнь после смерти? Что такое вера: костыль для хромого или путь к истине?
Знаю я и таких христиан, которые не могут толком объяснить, почему они верят. Возможно, они впитали веру с молоком матери, или им нравится литургия… Но попроси их разъяснить свою веру мусульманину или атеисту, и они придут в замешательство.
А как бы ответил я? Этот вопрос и заставил меня взяться за перо. Своей книгой я пытаюсь не столько обратить в свою веру других, сколько поразмыслить о ней. Имеет ли вера смысл в эпоху интернета и телескопа «Хаббл»? Отыскали ли мы смысл жизни? Или еще не все кусочки мозаики встали на место?
Для меня разница между верой и неверием сводится к простому вопросу: существует ли что–то помимо зримого мира? Люди, которые не могут дать однозначный ответ, живут на «ничейной земле» — и неважно, к чему они ближе, к вере или к неверию. Я говорю о тех, кто мучается вопросом: а вдруг верующие в невидимый мир выдают желаемое за действительное? О тех, кто не уверен в сути веры: является ли вера полезной иллюзией, предполагающей некий самообман, или же, напротив, помогает увидеть незримое оку?
Из моих раздумий и возникла эта книга. Я начинаю с размышлений о зримом мире, в котором все мы живем. Слышны ли в нем отголоски мира иного?
Затем я напишу о противоречиях. Если наш мир — Божий, то почему это столь неочевидно? Почему на планете столько зла? И наконец, я подниму вопрос о том, как взаимосвязаны оба мира, видимый и невидимый, и как они влияют на нашу жизнь. Действительно ли христианский путь — наилучший? Действительно ли христианская вера — лучшее приготовление к вечности?
Сам я — христианин. Сопротивляющийся, осаждаемый сомнениями, обремененный не всегда удачным церковным опытом. Об этом я писал в других книгах и повторяться не буду. Мне хорошо понятны причины неверия. Почему же тогда я верю? Читайте книгу…
Часть первая. Чего нам недостает?
Муравей знает формулу своего муравейника, пчела тоже своего улья (хоть не знают по–человечески, так знают по–своему, им больше не надо), но человек не знает своей формулы.
Ф.М. Достоевский. «Дневник писателя»
Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека — это ощущение таинства. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких свершений в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, представляется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым.
А. Эйнштейн. Из статьи «Мое кредо»
Более десяти миллионов человек в Европе и Азии посетили выставку «Миры тела». Немецкий профессор Понтер фон Хагенс изобрел «пластинацию» — вакуумный процесс, который заменяет клетки человеческого тела специальными цветными составами (как минералы замещают клетки деревьев в окаменевшем лесу). Этот метод позволяет сохранить отдельные органы или человеческое тело целиком. Пластинированные тела, как оказалось, можно даже выставлять напоказ, придавая им жутковато реалистичные позы.
Выставка проходила в лондонской художественной галерее «Атлантис». Отправляясь в галерею, я толком не проснулся и не настроился: сказывался ночной перелет из Колорадо и нарушение суточного ритма. Однако уже у входа меня поджидала визитная карточка выставки: человек, весь состоящий из мышц, связок и сухожилий, с содранной кожей, перекинутой через правую руку, словно плащ. Сон слетел с меня мигом, уступив место нездоровому любопытству.
Часа два я осматривал экспонаты — около шестидесяти тел в окружении пальм и подробных описаний. Вот женщина на восьмом месяце беременности: ее утроба распахнута и можно видеть плод, лежащий головкой вниз. Вот спортсмены со снятой кожей – бегун, фехтовальщик, пловец, баскетболист. Они — в обычных для своего вида спорта позах — демонстрируют скелеты и развитые мышцы. Вот шахматист задумчиво склонился над доской: просматриваются канатики спинного мозга, верхушка черепа удалена, чтобы посетители видели головной мозг.
Я видел свисающие с потолка розовые органы пищеварительной системы: от языка вниз — желудок, печень, поджелудочная железа, кишки… Схема–описание рассказывала о процессе пищеварения. Мне почему–то подумалось о копченой семге, булочках с корицей, йогурте, рыбе с жареной картошкой. А потом — несколько чашек кофе. Наверное, съеденный над океаном обед и завтрак стали ощутимой нагрузкой для моего желудочно–кишечного тракта. Я прошел дальше. Сколько интересного я узнал о человеческом теле! Оказалось, что у младенцев нет коленных чашечек; что каждые четыре минуты почки пропускают через себя и фильтруют почти всю кровь, которая есть в организме; что без поступления кислорода кора головного мозга сохраняет деятельное состояние в течение лишь десяти секунд. Я разглядывал печень, сморщенную от злоупотребления алкоголем, и крошечное пятнышко злокачественной опухоли на груди женщины, и бляшки на стенках артерий, и черные от сигаретного дыма легкие, и уретру, сжатую увеличенной простатой.
