Стивен Джилфилан уткнулся носом в шею жены, Тесс, стоявшей перед зеркалом в спальне и застегивавшей последнюю пуговку своего темно-синего костюма. Деловые костюмы всегда заводили его. Тесс говорила, что надевает их, чтобы не смущать судей, когда ей приходится выступать на слушании дела, но Стивен подозревал, что их скорее отвлекает, чем успокаивает, ее вид: строгая одежда, рыжие волосы до плеч, сине-зеленые глаза, в которых до сих пор еще сверкал пыл радикальных идей их ушедшей молодости. Стивен почувствовал, что начинает возбуждаться от ее вида.
— Тебе не попадался мой фрак? — спросил он, поворачивая ее к себе и пытаясь расстегнуть только что застегнутую пуговицу. — Мне он понадобится сегодня вечером.
— А когда ты надевал его последний раз? — поинтересовалась Тесс, не обращая никакого внимания на впечатляющее проявление любовного пыла, упиравшееся ей в правое бедро.
— Примерно в 1973-м. — Стивен знал этот тон — у Тесс деловое настроение, ничего не получится, — но ее белая шея выглядела так заманчиво, что он не мог не поцеловать ее напоследок. — Ты знаешь, я не люблю все эти торжественные сборища.
Она улыбнулась в ответ, сдавшись на мгновение, покоренная красотой Стивена: черные курчавые волосы, глаза цвета вылинявших джинсов, крепкое тело, еще хранившее следы загара с прошлого отпуска. Его возраст приближался к сорока, но он был, безусловно, в хорошей форме. Тесс удалось взять себя в руки как раз вовремя.
— Давай шевелись, одевайся скорей.
Она видела, как у него пропадает возбуждение от ее менторского тона, и мягким, но решительным жестом подтолкнула его.
— Твой фрак в гардеробе, я отдавала его в химчистку. Там сказали, что он очень хорошо смотрится. Последний раз они видели такой на Джордже Рафте. Чистая белая рубашка лежит в верхнем ящике. — Она похлопала его по заду по-мужски, покровительственно. — Но не говори после этого, что я порчу тебя.
— Что плохого в моем фраке? — защищался Стивен. — Мой отец тридцать лет надевал его на все художественные приемы. К тому же сдавать за мужчину вещи в химчистку — не самый эффективный способ его испортить. Есть способы и получше, — он сделал последнюю, отчаянную попытку, — во всяком случае, сейчас мне пришел в голову один из них.
— После сегодняшнего награждения, — пообещала Тесс. — Если тебя наградят, конечно.
— Знаешь, ставить условия, когда речь идет о сексе, — это основание для развода: необоснованное поведение, что-то в этом духе.
— Вовсе нет, я вправе подать жалобу на ненасытные сексуальные домогательства. Ну, да ладно. Предоставь мне заниматься законами о разводе, тебе лучше сосредоточиться на рекламе.
Стивен присел на кровать и надел носки. «Тоже в клетку, подходят к трусам, но никто не узнает об этом», — подумал он мрачно. Прядь темных волос упала ему на лицо. Довольно длинная прядь. Но Тесс нравится. Она говорит, что так у него поэтичный вид. Боже мой, поэтичный! Скорее, как у гомика. У Стивена были длинные ресницы, женщины многое бы отдали, чтобы иметь такие.
Он взял пульт телевизора и, машинально переключая каналы, задумался, будет ли сегодня представлен его ролик со стиральной машиной и каковы шансы получить главный приз. Раньше его никогда не выдвигали на награду, и уж тем более на такую, как «Золотое яблоко», в номинации лучший художник-постановщик. Ему приходилось делать рекламу для «Сега Мегадрайв», для «Супер Марио», для «Мортал Комбат» и еще одну, с совсем маленькой девочкой, которая строила красивую гостиную из розового «ЛЕГО». Нет детей, которые были бы слишком малы для участия в рекламе. Как там говорили иезуиты? Дайте мне первые семь лет жизни ребенка, и вы можете забрать все остальные. Толковая команда эти иезуиты. Делали большой бизнес. Игги Лойола и компания. Слизывали все призы…
Он натянул брюки и попытался настроиться по-другому. Именно сегодня тот единственный день, когда следует Всем Сердцем Испытывать Волнение, во всяком случае, если ему достанется главный приз. Но можно ли считать рекламу стоящим занятием для мужчины?
«Ну вот, опять ты за свое, — сказал он себе и помотал головой, отгоняя вредные мысли. — На этот раз придется искренне поучаствовать во всей этой ерунде».
Внизу, в прихожей, Тесс, протискиваясь между велосипедом и роликами Люка, заметила груду нераспечатанных писем и счетов, адресованных Стивену. Она раскрыла целлофановый чехол от костюма, висевший на вешалке, — одежда для сегодняшнего вечера. Ослепительно-яркий розовый шелковый кардиган. Тесс напомнила, как посмотрела на нее продавщица, когда она решила его купить. «Розовый? — говорило выражение на лице девушки, — с вашим цветом волос?» Но кардиган был все-таки куплен. Почему это рыжеволосым всегда пытаются всучить двадцать девять оттенков зеленого? Ей всегда советовали обращаться к консультанту по выбору цвета, но Тесс терпеть не могла их советов. Ей совершенно не хотелось выглядеть как осенний лист. Розовый прекрасно подойдет. Застегнув молнию на чехле, она повернулась и тут же споткнулась о черную сумку со старыми вещами, оставленную в прихожей. Ее давно надо было отнести в «Оксфам», но руки не доходили, и, похоже, сумка навсегда обосновалась здесь. Тесс опустилась на ступеньки, потирая щиколотку и чертыхаясь так, что судьи были бы шокированы, если бы услышали, — им нравилось считать ее воспитанной и спокойной.
