Корреспондент «Квантовой Зари» Олег Нар, придя в лабораторию субмолекулярных проблем, в недоумении остановился. Над письменным столом Главного Субмолекулятора висела надпись, смутившая журналиста явным несоответствием ее содержания здравому смыслу: «Попробуй, отними у меня мою смерть».
Может быть, следовало помолчать и подумать, но журналист слишком ценил свое время, чтобы тратить его на молчание.
— Вы же отняли ее у всех, — сказал Нар.
— Что я отнял? — рассеянно спросил Субмолекулятор. Он просматривал какую-то сводку, принесенную ему лаборантом.
— Смерть, — ответил неуверенно и смущенно Нар, словно вдруг забыв это деликатное слово.
— Надеюсь, что вы пришли сюда не для того, чтобы меня за это упрекать?
— Нет. Но для чего висит эта надпись?
Лодий улыбнулся. Он выглядел старше своих лет. И выражение его лица совсем не подходило ни к его положению в обществе, ни к его заслугам. Вероятно, так улыбались люди полтора столетия тому назад, люди, чьей участью и призванием были неуверенность и слабость.
Олегу Нару вспомнились старинные романы об униженных и оскорбленных. Как удивительно и нелепо, что Великий Субмолекулятор чем-то походил на них, этих бедных людей. На лице его было просящее, почти умоляющее выражение. Но корреспондент «Квантовой Зари» сделал вид, что не заметил этого.
— Эти слова, — сказал Нар, — потеряли свой смысл. Они звучат почти как шутка.
— Но ведь полвека назад они соответствовали истине. Десятки тысяч лет люди жили, зная, что у них могут отнять их жизнь, но не смерть.
— Но когда-то у них можно было отнять все: благополучие, радость, честь. Их, кажется, называли тогда униженными и оскорбленными?
Нар посмотрел на Субмолекулятора.
Но теперь на него глядел уже совсем другой человек, величественный и строгий, похожий на командира сверхкосмолета или на строителя буев в межзвездных вакуумах. Корреспондент был удовлетворен. Лодий без улыбки больше соответствовал его представлению о том, каким должен быть современный гений.
— Эта надпись, — сказал Великий Субмолекулятор, — много лет дразнила меня и старалась опровергнуть мою идею более остроумно и лаконично, чем все мои многословные противники.
— Расскажите о вашей идее. О противниках не надо. Они первыми побежали на субмолекулярные пункты, спеша расстаться навсегда со своей смертью, а заодно и со своими убеждениями.
— Не все. Вы преувеличиваете. Но зачем рассказывать мне вам о моей идее?
— Как зачем! Читатели «Квантовой Зари» хотят знать.
— Но они же знают о моей идее, пожалуй, больше, чем я сам. Они и вы тоже, Нар. Я не совсем понимаю, зачем, собственно, вы пришли сюда?
— Узнать о бессмертии.
— Но вы-то сами, в конце концов, бессмертны или нет?
— Кажется, — сказал Нар, покраснев. В его голосе прозвучала нотка явной неуверенности.
— Что значит «кажется»? Это слово меньше всего подходит, когда речь идет об абсолютном. По-видимому, вы оговорились.
— И да, и нет. Ведь прошло всего три недели, как я подвергся бессмертизации. Я еще не вполне освоился с новым состоянием своего организма. Привыкаю.
— А сколько времени вам понадобится, чтобы привыкнуть?
— Годков сто или двести. Не знаю. Во всяком случае, не три недели.
— А почему вы так медлили с субмолекуляризацией? — Голос Главного Субмолекулятора стал металлическим и отчужденным.
— Я ведь журналист. У меня не было свободного времени. Я должен был описывать это великое событие, беседовать с людьми, перешагнувшими через порог временного и природного и приобщившимися к бесконечности.
На лице Субмолекулятора появилась брезгливая гримаса.
— Ради всего святого, только без метафизических выспренностей. Бесконечность! Зачем эти громкие и пустые слова, когда речь идет о земном и обыденном?
— Вы считаете субмолекуляризацию обыденным явлением? — В голосе Нара опять появилась нотка неуверенности, непонимания, опасения, что его высмеивают.
— А чем же вы мне рекомендуете ее считать? Чудом? Запомните, дорогой. Чудо — это явление единичное, исключительное. Оно похоже на эксперимент, удавшимся только самому экспериментатору, и всего один раз. Оно не поддается проверке. Чудо не может иметь массового характера. Запомнили? А теперь скажите, сколько людей, по вашим данным, подверглось субмолекуляризации?
— Двадцать три миллиарда. Все население планеты, включая зону Луны, Марса и больших космических станций.
— Ну, положим, не все население. Не следует так округлять. Не обошлось и без исключений, нашлись люди, которые не пожелали.
Журналист вскочил, протестуя.
— Мне неизвестны такие факты, не хочется верить. Неужели нашлись люди…
— Не торопитесь осуждать их, Нар. Я тоже принадлежу к их числу.
Лицо журналиста покрылось крупными каплями пота. Ему стало холодно. Ему всегда становилось холодно, когда он был очень возбужден. Он достал из кармана портативного робота, записывающую машинку, вбирающую в себя мысли, эмоции, звуки, все, что можно вобрать и отразить, воспроизвести.
— И об этом я могу поведать читателям «Квантовой Зари»?
— Разумеется, можете, Нар. Но я не советую. Все станут сомневаться. А исправить уже поздно.
— Абсолютно поздно?
— Абсолютно, Нар.
