Рассказ
Вообще-то я кандидат биологических наук. И еще филологических… Как биолог я призван был охранять природные богатства, а как филолог охранять богатства литературные. Иммиграция же предложила мне охранять богатства продуктового магазина. И я сгоряча согласился… Но вскипела жена:
— Ты сошел с ума! Для того ли мы пересекли океан?
Для того ли ты защитил две диссертации, чтобы защищать «торговую точку»? И давай поставим точку на этой «точке»! Вот если бы ты, привыкший оберегать юных граждан, стал бы, пока суть да дело, и х охранять…
Сама жена временно пылесосила подъезд и лестничные площадки многоэтажного дома, хотя имела иную профессию: она слыла опытнейшим хирургом. Что до местного «слуха», увы, еще не дошло… Я же, действительно, в течение долгих лет я раскрывал перед школьниками, а позже перед студентами очарование природных и литературных чудес. Своих детей ни тогда, ни сейчас у нас не было. Я убедил себя, что, когда нету детей своих, еще сильнее любишь чужих. Но нуждались ли на другом континенте «чужие» дети в моей любви? Сложно было ответить…
Однако за охрану «Еврейского Центра заботы о наших детях» — так его называли — я, с благословения жены, взялся. В буквальном смысле нашими да еще на незнакомой земле эти дети, как, впрочем, и дети на прежней, знакомой, не были.
— А ты воспринимай их как «наших», — настаивала жена. Ощущать всех детей своими было ее призванием.
Я привык следовать наставлениям жены. Помню, однажды увидел на телеэкране в популярной передаче «Сознайтесь!» такой сюжет… Появились десять немолодых мужчин, которым телеведущий скомандовал: «Кто живёт под властью жены, сгруппируйтесь направо от меня, а кто не живёт во власти жены, сгруппируйтесь налево». Девять мужчин уверенно шагнули направо. И только один без промедления «сгруппировался» налево. «Почему вы — единственный! — избрали такой маршрут?» — заинтересовался ведущий… «А это мне жена приказала!»
Я бы тоже оказался среди безупречно послушных мужей.
Директор «Центра заботы», когда мы с женой вдвоем явились к нему, спросил:
— Кто из вас готов охранять наших детей?
— Мы оба, — ответила жена.
— Вместе?
— Мы всегда вместе.
Не имея собственного потомства, жена все обуревавшие её материнские чувства обрушила на меня. И казалось порой, что я в свои сорок лет оставался дитём. Иногда, как подчеркивала жена, «трудновоспитуемым»… Обо всем этом она в сокращенном варианте рассказала директору.
Он уточнил, обращаясь к ней:
— Значит, своих детей у вас нет?
— Вы не поняли: у меня есть ребёнок… — И кивнула в мою сторону.
Я думал, что на этом директорская беседа с нами будет завершена и приуныл: всё-таки «охранять» вместе со мной было привлекательной, чем убирать подъезды. Но директор, услышав, что я её «ребёнок», напротив, обрадовался:
— Детство в себе сберегают только хорошие люди.
Когда видишь плохого человека, удивляешься, что он когда-то был ребенком. Так что вы дали мужу замечательную характеристику. К тому же, «взрослому ребенку» общаться с детьми, безусловно, сподручнее. И вы его будете сопровождать на работу?
Он еще мою жену не вполне понял.
— Почему «сопровождать»? Я неотлучно буду с ним рядом… Ведь должность его, как я разумею, сопряжена с риском. А чтобы он рисковал один, без меня, я не позволю!
«После такого заявления мне уж точно предстоит рисковать в другом месте», — печально подумал я.
Но директор был в своих взглядах непредсказуем:
— Я очень доволен! Женщина у входа в наш Центр смягчит присутствие мужчины с жёсткой должностью «охранник». У нас всё должно быть проникнуто мягкостью, нежностью. Я именуюсь директором…
Это, сознаюсь, для нас не вполне подходит: казённо звучит. Для какого-нибудь взрослого учреждения подобный чин — в самый раз! Однако, у нас ведь не учреждение, а, я бы сказал, «Храм доброты». Так что женщина у ворот — это прекрасно! — Он погулял рукою в затылке. — «Центр» тоже звучит пресно, холодновато. А назвать «храм» храмом вышестоящие начальники считают нескромным. Я же настаиваю: всё, что касается юных, требует святости, помноженной на доброту. Неофициально, про себя, упрямо именую Центр «храмом». И женщина возле мужчины-охранника у ворот «храма», — это, позволю себе повториться, то, что надо! — Он слегка понизил свой голос, тоже проникнутый нежностью: — Зарплату, к сожалению, будете получать одну на двоих… ибо должность «охранник охранника» не предусмотрена. Тут уж ничего не поделаешь. Ну, а назовём мы вас «внешней охраной». Там, в глубине, где дети, расположена основная охрана, главная.
Она вооружена. Но дети об этом не знают. Зачем их пугать?
— Неужели есть люди, которые могут нападать на детей? — задал я наивный вопрос.
— Людей таких нет. А нелюди такие, к несчастью, имеются.
… Дома жена вынула из сумочки изящного, но и угрожающего вида пистолет.
— Разве у тебя есть право на ношение…
— Игрушечного пистолета? — перебила жена. — Пусть будет… на всякий случай.
… Так как мужчиной в нашем доме была женщина, я уразумел, что и зарплатой и пистолетом (слава Богу игрушечным!) станет распоряжаться она. Это облегчало мое существование…
У ворот «храма», называвшегося Центром, мы со всеми детьми и родителями, как повелел директор, не между прочим, а нежно здоровались. Вполне проснувшиеся дети, как и сопровождавшие их папы и мамы, нам отвечали. А тех, которые проснулись не до конца, родители тихонько подталкивали — и они тоже обретали вежливость. Но лишь один из всех обучавшихся в Центре на третий день к нам вернулся. И заговорил не с дежурной корректностью, а всерьёз. Он был, мы поняли, один из немногих, кто, оставаясь ребёнком, догадывался, что миры взрослых и юных неразделимы. Что со взрослыми можно общаться «на равных»… И еще многое он понимал…
