Один билет первого класса, пожалуйста

К концу лета наш тихий Эплвуд сделался мне мал, как становятся малы туфли к концу жаркого и напряженного дня. Обстоятельства сложились таким образом, что отъезд — конечно, на время — стал не только желателен, но и необходим. Не помню, говорила ли я вам, что в моей жизни всегда так: нужное приятно, а приятное правильно. Потому я считаю себя счастливой и даже, увы, не всегда могу скрыть это. Собственно, лишь осведомленность друзей, в особенности же подруг, о моей гармонии с миром эту гармонию и нарушает. Если вы хотите испортить что-нибудь хорошее, расскажите об этом людям. Они найдут способ.

Да, так вот: я решила отправиться в океанский круиз. Путешествие должно было продлиться две недели, как раз столько, сколько мне следовало бы отсутствовать в нашем городке. Туристическая компания обещала несравненный комфорт на корабле и незабываемые впечатления от экзотических стоянок не то на Восточных Карибах, не то на Западных Багамах — забыла сразу, поскольку совершенно не интересуюсь названиями ни на что не годных мест.

Перелет в Майами и сам Майами, состоящий из неряшливых пальм и похожих на бумажные коробочки гостиниц, в памяти не сохранились — ничего интересного, да и дважды двойной Beefeater c минимумом тоника перед вылетом рассеял впечатления. По секрету: я боюсь летать, так что за всю жизнь ни разу не поднималась в небо на трезвую голову…

Первый проблеск любопытства возник во мне, когда я попала в посадочный зал причала, у которого стоял суперлайнер Star Sky, второй или третий, если верить проспектам, по величине пассажирский корабль в мире, — на нем мне и предстояло провести четырнадцать ночей и тринадцать дней.

Собственно, не было ни причала, ни лайнера — ничего, кроме гигантского, слегка ободранного ангара, перегороженного поперек линией кабин, в которых сидели не слишком любезные контролеры, проверявшие билеты и паспорта. Толпы, сотни, если не тысячи людей входили в этот сумрачный сарай с залитой солнцем улицы и растекались на короткие очереди к кабинам. Колеса чемоданов грохотали по неровному бетонному полу. Все это вместе наводило на мысли о каком-то насилии, мне вспомнились кадры хроники, которую снимали наци, — прибытие очередного эшелона с евреями в лагерь уничтожения.

Сходство усиливалось тем, что толпа была чрезвычайно разнородная.

Едва ли не треть ее явно составляли дорожные и строительные высокооплачиваемые рабочие. До кризиса было далеко, и они могли потратить три-четыре тысячи на две недели семейного отдыха. Это были хмурые люди в длинных и широких шортах, таких же длинных и широких майках, в золотых цепочках с амулетами на жилистых шеях, с бритыми головами, похожими на шары для боулинга. Их можно было бы принять за мелких гангстеров, если бы не кроткие выражения лиц. Жены в обтягивающих брючках и блистающих всеми металлическими оттенками широких блузах держали руки перед собой, будто изображая рождественских зайчиков или собираясь сдавать отпечатки пальцев — на самом же деле следя, чтобы свет все время падал на дешевые колумбийские изумруды в уродливых оправах. При этом и мужчины, и женщины непрерывно что-то ели. Это, конечно, секрет, но я не люблю рабочий класс.

Здесь же стояли элегантные пары, стройные мужчины в летних пиджаках, тоненькие женщины в платьях из приличных магазинов, с недешевыми сумками и чемоданами — лос-анджелесские адвокаты и врачи, вашингтонские чиновники, архитекторы и дизайнеры, отправляющиеся в свадебное путешествие, скорей всего, не первое. Они не смотрели по сторонам, явно тяготясь полутюремной обстановкой и будущими попутчиками. Один из них читал, стоя в очереди, Торо… В общем, ладно, эти хотя бы не чавкали.

Пенсионеров в кроссовках, спортивных штанах и куртках, обвешанных фото- и видеокамерами, было большинство, как везде, где можно бессмысленно глазеть вокруг и фотографировать все подряд. Между нами, я терпеть не могу стариков. От них всегда пахнет могилой, даже если этот запах неуловим.

Очень редко мелькали молодые пары — в сандалиях, из которых торчали пыльные пальцы, в рваных джинсах, мятых тишотках, в мутных водорослях татуировок и напоминающем инквизицию пирсинге, с огромными рюкзаками. Молодежь была представлена абсолютным меньшинством, что вполне объяснимо: я не могла вообразить, чем они будут две недели заниматься на этом титанике. Можно было бы предположить, что запасы травы и таблеток у них с собой, но контролеры, видимо, пришли к такому же выводу и выворачивали их рюкзаки буквально наизнанку. Молодежь я тоже не люблю. Мне кажется, что они всё делают демонстративно, даже умирают от овердозы напоказ.

Было полно детей, я представила себе, как они будут повсюду носиться и верещать, и меня передернуло. Да, я и детей не люблю, но еще больше я не люблю лицемеров, сюсюкающих над очаровательными крошками и роняющих слезу уважения к ветеранам, сохранившим нам прекрасную страну.

Среди двух или трех тысяч пассажиров было десятка два или три китайцев. Они непрерывно оглядывались, и впечатление было такое, что им хочется присесть и прикрыться чемоданами — вторая экономика мира все еще стеснялась носить шорты. Не могу сказать, что не люблю китайцев, как не могу сказать, что не люблю регулярно приходящие на наше Восточное побережье ураганы. Конечно, лучше бы не было ни тех, ни других, но они есть, что ж тут поделаешь.