Что-то он сегодня опять не в духе. Уже с месяц у него скверное настроение. С каждым днем
Нирф становится все раздражительнее. Надо было бы поговорить с ним, но он уклоняется от разговора. И Рен, снова сделав вид, будто ничего не замечает, спокойно попросила:
— Помоги мне, Нирф. В оранжерее накопилось столько работы. Надо сменить питательные растворы, подрезать ветви, промыть корни, проверить жировые и белковые установки. Мне не справиться одной. А ты уже несколько недель не помогаешь мне.
— Неужели? — удивился Нирф. — Как быстро летит время! Хорошо, Рен. Но только не сейчас. Я должен пройти к микроскопам.
— Иди, — отозвалась Рен. — А через полчаса — в оранжерею. Договорились?
Рен посмотрела мужу вслед, вздохнула и принялась за работу.
Оранжерея была самым большим цилиндрическим отсеком корабля: диаметр ее — около пятнадцати, длина — около ста метров. Эта громадная труба, как и все остальные отсеки, равномерно вращалась вокруг продольной оси внутри прочного наружного корпуса. Так создавалась искусственная сила тяжести. По оси оранжереи из конца в конец тянулась тонкая светящаяся труба-лампа, заменявшая солнце. В прозрачных резервуарах-аквариумах под светом ослепительно белых ламп быстро росли и размножались микроскопические голубые водоросли, богатые белками и жирами. Два небольших станка-автомата вырабатывали из водорослей масло и муку. В других резервуарах аккуратными рядами росли овощи и ягоды.
Рен подстригала ветви и думала о Нирфе.
Уже шестьдесят лет они летели вместе, и каждый день она видела рядом с собой радостного, увлеченного своим делом человека. Но в последнее время Нирф переменился. Сделался рассеянным. Не отвечает на вопросы, старается уединиться.
Нет, она решительно не понимает, что могло взволновать Нирфа. Но ведь какая-то причина должна быть? Может, неприятные новости? Она была очень занята и не слушала последних передач
— Киба, — позвала Рен, — меня интересуют сообщения за последние две-три недели.
— Сообщения за последние две-три недели? — тотчас же отозвался механический голос. — Ждите одну минуту.
Рен сорвала и положила на прозрачное блюдо четыре ароматных плода-полумесяца и два белых съедобных цветка. Их вкусный сок снимал усталость. Сегодня Рен хотелось особенно хорошо накрыть обеденный стол.
— Выполняю заказ! — раздался голос кибы. — За последние три недели связь была, как обычно, неустойчивой. Записано содержание математической книги, двух художественных произведений и кинофильма.
— Что из этой информации смотрел Нирф?
— Только последнюю математическую книгу.
— Что же тогда могло расстроить Нирфа?
В задачу центральной кибернетической машины, или, как сокращенно называли ее Рен с Нирфом, кибы, входило наблюдение за тысячами процессов на корабле, в том числе и за состоянием его экипажа. С помощью биологических датчиков высокой чувствительности машина улавливала биотоки мозга и могла судить о настроение людей.
— Что из этой информации могло его расстроить? — переспросила Рен.
— Его расстроила не информация.
— Тогда что же?
— Светящиеся голубые микробы, которых он увидел в микроскоп.
— Когда это произошло?
— Двадцать семь суток двенадцать часов тому назад.
— Как же он реагировал на появление голубых микроорганизмов?
— Перестал наблюдать. Долго сидел, откинувшись на спинку кресла. Потом ходил из угла в угол. Все время молчал. Количество голубых микробов увеличивается с каждым днем.
— Это неизвестный нам вид микроорганизмов?
— Да. Раньше таких не было.
— Хорошо. Спасибо
Киба умолкла так же покорно, как и включилась в работу. Она была незаменимым секретарем. Она мгновенно оценивала обстановку в космосе, контролировала траекторию полета корабля, регулировала работу двигателей следила за температурой, давлением и составом воздуха — словом, была недремлющей памятью корабля, без которой длительный многолетний космический полет был бы просто невыполнимой задачей.
Рен поправила длинные корни фиолетового растения, плавающего в питательном растворе, и задумалась.
За шестьдесят лет полета у них с Нирфом было много разных трудностей. На десятом году киба вы-шла из строя. Автоматы, которые раньше управлялись и настраивались центральной кибой, теперь остались без присмотра и почти ежечасно включали аварийные звонки, требуя, чтобы к ним подошли и проверили режим их работы. Это были тяжелые дни. Спать приходилось не больше четырех часов в сутки. Вскоре они буквально падали с ног. Однажды Рен не заметила, как заснула в отсеке двигателей. Она проспала более пятнадцати часов, а когда проснулась, то увидела, что Нирф отключил второстепенные автоматы, снял чехол с кибы и пытается найти повреждение в этой фантастически сложной машине. Рен поняла, что Нирф принял единственно правильное решение, хотя по инструкции и запрещалось вскрывать кибу. Целую неделю они провозились с машиной и, наконец, устранили неисправность. Правда, их отремонтированная киба потеряла память и пришлось просить, чтобы им снова передали все прежние сведения, хранившиеся в ней. А ведь был момент, когда казалось, что все потеряно и придется повернуть назад.
На тридцать шестом году полета стала прерываться связь с Родиной. Мощности узконаправленных излучателей, как и рассчитывали, вполне хватало для связи. Но вся трудность состояла в том, чтобы точно направить этот луч на их корабль. Малейшие вибрации антенны приводили к тому, что конец луча протяженностью с несколько световых лет метался внутри окружности радиусом в согни тысяч километров, лишь изредка проскальзывая по кораблю. Только огромная скорость передачи обеспечивала прием.