Девятьсот девяносто семь… девятьсот девяносто восемь… девятьсот девяносто девять… тысяча!
Эшер открыл глаза. Все! Пора уходить.
Затаив дыхание, он сел на старой скрипучей кровати и коснулся босыми ногами холодного пола, легко и бесшумно, как восходящее солнце касается поцелуем гавани Рестхарвен.
Лежавший на соседней кровати Бед, брат Эшера, заворочался во сне и что-то пробубнил под одеялом, которым укрывался с головой. Эшер замер, чувствуя, как сильно колотится сердце. Бед утих и снова захрапел. Эшер вздохнул с облегчением. Слава Барле, Нико спал в другой комнате. Сон Нико был так чуток, что он просыпался от пуканья мухи. Будь Нико сейчас здесь, Эшеру не удалось бы выбраться из дома незаметно.
Но когда Вишус женился на этой мегере Пиппе и переехал в собственный каменный дом на Фишхук-Лейн, Нико занял его комнату, заявив, что он является старшим из оставшихся в их доме братьев. Свое право на нее он был готов отстаивать кулаками.
Будучи младшим в семье, Эшер не мог претендовать на отдельную комнату. Впрочем, как и на многое другое. Хотя, черт возьми, ему было уже двадцать лет и он тоже мог бы жениться, если бы только захотел! Но ни в Рестхарвене, ни в другом месте на побережье не было женщины, которая сумела бы заставить учащенно биться его сердце дольше, чем на одну ночь.
Взяв стоявшие рядом с кроватью ботинки, Эшер вышел в коридор и, держа их в руках, прокрался на цыпочках мимо закрытой двери Нико. У комнаты отца он остановился и заглянул внутрь.
Ни души. Струившийся в окно лунный свет освещал старую двуспальную кровать. Постель была не разобрана, подушка не примята. В комнате пахло плесенью. Помещение казалось нежилым, хотя это было не так. С закрытыми глазами Эшеру иногда удавалось уловить здесь слабый запах духов матери.
Но такое случалось редко и лишь по прихоти воображения. Матери давно уже не было в живых, а от ее духов остался лишь пустой потрескавшийся флакон, который отец хранил на пыльном подоконнике. Эшер двинулся дальше, бесшумно, словно призрак.
Он нашел отца в гостиной, тот храпел, развалившись в кресле. На столе стоял пустой кувшин, на ковре валялась кружка. Эшер поморщился от неприятного кисловатого запаха пролитого пива, впитавшегося в шерстяной ковер.
Шторы в гостиной не были задернуты, и сквозь окна в комнату проникал лунный свет. Глядя на отца, Эшер почувствовал угрызения совести. Отец выглядел очень усталым. Да и что тут удивительного — в шестьдесят лет он все еще выходил в море. Тот, кто видел, как он отдавал на рыбацкой лодке приказы, тащил сети, потрошил рыбу и торговался со скупщиками, с трудом поверил бы, что у этого человека семеро взрослых сыновей и одиннадцать внуков. Во всем королевстве Лур, и среди олков, и среди доранцев, не было никого, кто так же бесстрашно, как отец Эшера, бороздил бы океан или мог с помощью простого удилища с крючком поймать рыбу-пилу.
Но сейчас сидевший в кресле отец никак не походил на героя. Обветренное лицо с грубоватыми чертами, в волосах.
Отец сильно постарел, тяжелый труд и невзгоды подорвали его силы.
Все еще держа ботинки в руках, Эшер подошел к креслу и присел на корточки. Взглянув в лицо отца, он почувствовал, как его захлестывает волна любви. Он знал, что ему будет очень не хватать этого человека со сломанным носом и шрамами на подбородке. Нос отцу сломали в молодости в одной из пьяных драк. В ту пору он только начинал ухаживать за будущей матерью Эшера. А подбородок отец повредил пять лет назад на лодке во время шторма.
— Я позабочусь о тебе, отец, — прошептал Эшер, — и постараюсь облегчить твою жизнь. Обещаю.
Но выполнить это обещание было не так-то просто. Одно дело мечтать, а другое — действовать, пытаясь осуществить свои мечты. Эшеру нужны были деньги, много денег. Но он не мог заработать их в Рестхарвене. Они вели семейное дело, доход от которого распределялся между членами семьи. Будучи младшим братом, Эшер не мог рассчитывать на большой кусок пирога, а потому, поразмыслив над своим незавидным положением, решил найти собственный пирог, которым можно ни с кем не делиться.
Чтобы купить лодку, на которой они с отцом могли бы навсегда уплыть от Зета, требовались деньги. Они ловили бы рыбу и жили в свое удовольствие. Как короли.
Два года Эшер, отказывая себе во всем, копил на дорогу. И вот теперь их было достаточно для того, чтобы добраться до великого города Дорана. Эшер хорошо все продумал.
— Потерпи всего лишь год, отец, — прошептал он. — Не успеешь оглянуться, он пройдет, и я вернусь. Вот увидишь!
Настенные часы в мертвой тишине пробили половину одиннадцатого. «Ржавый якорь» скоро закроется. Джед должен был ждать Эшера с рюкзаком и кошельком. Пора уходить. Поцеловав отца в обветренную щеку, он выскользнул за дверь, покидая небольшой каменный дом, в котором жил с детства вместе с родителями и братьями.
Выйдя на улицу, Эшер надел ботинки и, прячась в тени, добрался до «Ржавого якоря». В пивной, как всегда, было многолюдно. Заглянув снаружи в окно, Эшер поискал глазами Джеда. Тот сидел в тесном кругу рыбаков, шумно отмечавших удачный улов. Эшер постучал в стекло и помахал рукой, надеясь, что Джед заметит его. Ничего. Он уже начал терять терпение, Джед наконец повернул голову в сторону окна и увидел приятеля.
