Когда-то, так давно, что мне и не упомнить, когда именно, жили-были король и королева, у которых не было детей.
Король все толковал про себя: «У всех лично знакомых мне королев есть дети. У некоторых по трое, у некоторых по семеро, а у некоторых и по дюжине. А у моей королевы детей нет. По-моему, меня обижают». Сначала он делал вид, что сердится на жену. Но жена сносила это терпеливо, как сносят все добрые королевы, поскольку была именно доброй. Тогда король и впрямь стал сердиться. Но королева делала вид, что все это шутки, причем даже очень хорошие.
— Почему ты не заводишь хотя бы дочерей? — спрашивал король. — О сыновьях я уж и не говорю, на это даже не надеюсь.
— Поверьте, мой милый король, я сама этим огорчена, — отвечала королева.
— Верю, — резко говорил король. — Этим и впрямь не погордишься.
Но нрав у него был незлой, и никоим образом и ни на миг он не собирался лишать королеву своего благорасположения. Однако речь шла о деле государственной важности!
Королева улыбалась.
— К дамам следует относиться терпеливо, мой милый король, — отвечала она.
Она и впрямь была прекраснейшей королевой и очень жалела, что не может сей же час исполнить желание мужа.
Король всяко пробовал относиться к ней терпеливо, но выходило это у него из рук вон плохо. Так что он был награжден сверх всяких заслуг, когда королева наконец подарила ему дочь, самую очаровательную из принцесс, которая когда-либо издавала свой первый крик.
Близился день принцессиных крестин. Король собственноручно написал все пригласительные письма. И конечно, кое о ком позабыл.
Кое о ком позабыть не так уж и страшно, если делать это с умом и с выбором. Увы, король забыл ненамеренно, и вся незадача в том, что забыл он о принцессе Яшвамдам. Это была его собственная сестра, уж о ней-то забывать не следовало. Но она доставила столько неприятностей их отцу, прежнему королю, что тот даже не упомянул о ней в своем завещании. Так что неудивительно, что собственный брат забыл о ней, рассылая приглашения. Бедные родственники сами должны заботиться, чтобы о них помнили. Разве не так? Разве королю до того, чтобы заглядывать в дрянной домишко, где живет сестрица?
А нрав у сестрицы был мрачный и злобный. Все лицо у нее было в сетке морщин: тех, что справа, — от презрения, тех, что слева, — от брюзгливости. Забывчивость королей непростительна, но этому королю эту забывчивость можно простить, даже когда речь о крестинах. Престранный вид был у принцессы Яшвамдам. Лоб у нее был больше всего остального лица и нависал над ним, как обрыв. Когда она гневалась, глазки у нее сверкали синим огнем. Когда ей кто-то был ненавистен, они переливались то желтизной, то зеленью. Какого цвета они делались, когда кто-то ей был приятен, мне неведомо. Никогда не слыхал, чтобы ей нравился кто-нибудь, кроме нее самой, и не думаю, чтобы она была способна на мало-мальски бескорыстный поступок. Король крайне опрометчиво поступил, забыв о ней, потому что она была дьявольски умна. На самом деле она была ведьмой. И тому, кто попадался в ее сети, приходилось так худо, что хуже некуда. Всех коварных фей превосходила она в коварстве, а всех хитроумных — в хитроумстве. Ни во что не ставила она все известные и достопамятные проделки фей и злых колдуний, когда-либо изобретенные в отместку за обиду. И вот, понапрасну прождав приглашения на крестины, она, наконец, решила явиться незваной и учинить всей семье злейшую беду из тех, на какие была способна. Она надела лучшее свое платье и явилась во дворец.
Счастливый государь начисто забыл о том, что она из числа забытых, принял ее радушно, и она заняла свое место в процессии, которая направлялась в королевскую часовню. Когда все столпились вокруг купели, она изловчилась стать ближе прочих и бросила что-то в воду, после чего держалась с самым достойным видом, пока вода не коснулась личика ребенка. В этот миг она трижды повернулась кругом на месте и пробормотала такие слова (их расслышали рядом стоявшие):
— На все усилия земли ни плоть, ни дух не отвечай. Сердца родные тяжели, но рук людских не отягчай.
Рядом стоявшие подумали, что она не в себе и, твердит какую-то глупую детскую присказку, но все присутствующие невольно вздрогнули. А малютка принцесса, наоборот, начала весело и внятно гукать. Только нянька чуть было не вскрикнула, испугавшись, что у нее руки отнялись: она не почувствовала тяжести ребенка. Но, прижав младенца поплотней к груди, нянька промолчала.
Злая проделка удалась.
III. Это никоим образом не наша дочь!
Негодяйка тетушка сделала свою племянницу невесомой. Если вы спросите, каким образом, я отвечу: «Наипростейшим. Она упразднила закон всемирного тяготения». Королевская сестра разбиралась в науках, и хитросплетения закона тяготения были для нее не сложнее перехлестов ботиночных шнурков. А разбираясь еще и в колдовстве, она в один миг упразднила этот закон. Если и не упразднила, то так перекосила его шарики-ролики, что они перестали работать. Но нас больше займет не то, как это было сделано, а то, что за этим последовало.
Первая незадача по причине этого упразднения произошла в тот момент, когда нянька начала укачивать малютку и чуть подкинула ее на руках. Девочка выскользнула и взлетела к потолку. К счастью, сопротивление воздуха остановило ее взлет футом ниже. И там малютка повисла, сохраняя лежачее положение, презабавно брыкая ножками и смеясь. Нянька в ужасе дернула за колокольчик и попросила явившегося лакея немедленно принести стремянку. Дрожа всем телом, нянька вскарабкалась на стремянку, на самый верх, и вытянувшись во весь рост, едва дотянулась до висящего длинного подола платьица, в которое была одета девочка.
