Если бы я не пришла на монастырское кладбище, чтобы побыть в одиночестве, то не заметила бы серебряного блеска кадильницы, валяющейся у основания надгробия. Каждая послушница и сестра носили их с собой на цепочке, чтобы защититься от Мертвых. Эта кадильница была знакома мне по форме и черному потускневшему узору – она принадлежала Софии, одной из самых молодых послушниц, которую привезли в монастырь лишь прошлой зимой. Когда я наклонилась и коснулась ее, металл был еще теплым. Чтобы удостовериться, мне пришлось прижать к кадилу запястье, так как мои покрытые шрамами руки плохо распознавали температуру.
Я сразу поняла, что София не выронила ее, лазая по деревьям или играя среди надгробий. Она не стала бы жечь ладан, если бы что-то не напугало ее всерьез; даже дети знали, что это благовоние слишком ценно, чтобы тратить его впустую.
Я выпрямилась и посмотрела в сторону часовни. Пронизывающий ветер хлестал по лицу выбившимися прядями косы, высекая слезы из глаз. Мне понадобилось лишнее мгновение, чтобы определить местонахождение воронов, ютившихся под карнизом и прижавшихся к мшистому серому камню. Все они были черного цвета, кроме одного – тот сидел отдельно от остальных, нервно расправляя свои белоснежные перья, которые то и дело топорщились от ветра.
– Беда, – позвала я.
Нащупала в кармане корку хлеба. Ворон спустился с крыши с порывом ветра, как только я протянула ее, и приземлился на руку, а его когти вцепились в рукав. Расправившись с хлебом, птица взглянула на меня, ожидая добавки.
Он не должен был выжить. У него уже не доставало нескольких перьев, жестоко выщипанных другими птицами. Когда ворон впервые прилетел в монастырь, они превратили его в кровавый ворох пуха, бросив в крытой галерее, и тот едва не умер. Я забрала его в свою келью и каждые несколько часов кормила и поила с рук, потому что сам есть и пить он не мог. Но я стала старшей послушницей, и навалилось слишком много обязанностей – не могла присматривать за ним постоянно. Как только ворон выздоровел, я поручила его Софии. Теперь, куда бы та ни пошла, Беда следовал за ней. Даже внутрь, куда послушница брала его, скрывая в своих одеждах и неимоверно расстраивая этим сестер.
– Я ищу Софию, – сказала я ему. – Думаю, она в опасности.
Ворон распушил перья на шее и издал серию глухих щелчков и рокочущих звуков, словно обдумывая мои слова. Затем, подражая голосу маленькой девочки, произнес:
– Хорошая птичка. Красивая птичка. Крошки!
– Правильно. Можешь отвести меня к ней?
Он посмотрел на меня ясным и внимательным взглядом. Вороны были умными животными, священными для Серой Госпожи, и благодаря Софии Беда различал человеческую речь лучше, чем остальные. Наконец, похоже, поняв, что от него требуется, ворон расправил крылья и перелетел на насыпь, что подпирала заднюю стену часовни. Он спрыгнул на одну из плит и заглянул в темное пространство под ней.
Дыра. Должно быть, вчерашняя буря размыла фундамент часовни, обнажив старый проход в крипту. Птица оглянулась на меня.
– Мертвый, – прохрипел ворон.
Кровь в моих венах похолодела. София не учила его этому слову.
– Мертвый, – настаивал Беда, распушив перья.
Другие вороны зашевелились, но не стали поднимать тревогу.
Должно быть, он ошибся. Благословение освящало каждый камень монастырских стен. Наши ворота были выкованы святыми сестрами в Шантлере. И все же…
Проход зиял под бахромой свисающих корней. Я приблизилась без раздумий. Знала, что нужно делать – бежать назад и предупредить матушку Кэтрин. Но София слишком молода, чтобы носить кинжал, а кадильницу она потеряла. Времени не было.
Отцепив кадильницу от пояса и стиснув зубы, я заставила свои неуклюжие пальцы открыть крошечную дверцу и принялась возиться с кремнем и ладаном. На левой руке, там, где блестящая красная плоть, опутывавшая мою ладонь, усохла со временем и превратила пальцы в когти, шрамы были хуже всего. Я могла сжимать пальцы в неплотный кулак, но не могла разжать до конца. Разжигая огонь, я подумала о сестре Люсинде, которая носила кольцо со старым потрескавшимся рубином. Внутри него была запечатана святая реликвия, сила которой позволяла зажигать свечи простым мановением руки.
Наконец искра загорелась. Я подула на ладан, пока не вспыхнули угольки, а затем, окутанная дымом, шагнула в проход.
Меня поглотила тьма. Запах влажной земли давил, душил, словно влажная тряпка, обернутая вокруг лица. Тусклый, слабый свет снаружи померк почти сразу, но, как и все девушки, которых брали к себе Серые Сестры, я обладала Зрением.
Нити света кружились вокруг меня, подобно паутине, их призрачные формы обращались то в искаженные лица, то в протянутые руки. Тени. Они собирались группами в подобных местах, притягиваемые к могилам и руинам. Они были разновидностью духов Первого Порядка, хрупкими и почти бесформенными. Их пальцы пощипывали мою кожу, словно ища свободную нить, которую можно было бы распустить, но не представляли особой опасности. Я поспешила мимо, и дым от моего кадила смешался с их полупрозрачными силуэтами. Вздыхая, они рассеивались вместе с благовониями.
