Мы вернулись в Горловку, когда мне было 9 лет.
После сибирского городка нефтяников, состоявшего из деревянных домов, посреди болот и тайги, шахтерский город Горловка показался мне огромным. Тут у нас была трехкомнатная квартира на пятом этаже хрущевки.
Из таких же обычных пятиэтажек состоял весь район. Но расставлены дома были как-то по-особому и образовывали своего рода внутренний двор, на него и смотрели подъезды соседних пятиэтажек. Там были устроены две асфальтированные площадки: на одной мы играли в футбол, а на другой летом крутили кино. Это сильно меня тогда удивило. На площадке стояли крашеные деревянные скамейки и сцена, я долго не мог понять, зачем они тут?
И вот как-то вечером, в субботу, когда солнце уже заходило за тополя, во двор въехала машина и какие-то важные люди стали устанавливать кинопроектор и натягивать экран. Постепенно из домов стали выходить жители ближайших пятиэтажек и рассаживаться там, кто семьями, кто в одиночку.
– Что сегодня привезли? – спрашивали они у киномеханика.
– Узнаете еще, – важно отвечал тот, устанавливая свои бобины. А когда уже совсем темнело и в горловский двор приходила вечерняя прохлада, механик наконец-то включал свою «шарманку».
Все начиналось с «Фитиля». Потом шла серия «Ну, погоди!» или «Ералаша», и только после этого вступления киномеханик запускал какую-нибудь старую советскую комедию или новый индийский фильм.
«Зита и Гита» под вечерним небом, среди тополей и как будто расступившихся пятиэтажек, среди друзей и соседей…
Во время сеанса все, дети и взрослые, громко смеялись, болтали, переживали и охали, а девчонки визжали, когда в белую простынь экрана вдруг врезалась летучая мышь – в Горловке летними ночами много летучих мышей.
По утрам наш двор оглашался дребезжащим звоном колокольчика – это приезжала «молочка» со свежим молоком или мусорка. Мы с сестрой постоянно спорили, как разделить эти обязанности: понятное дело, идти за молоком было приятнее, нежели выносить мусор.
Молока в Горловке тогда было очень много. Его привозили каждое утро во двор на «молочке», но можно было пойти за ним и в магазин. Там за продавщицей висел большой плакат: «Жить возможно, скажем прямо, без вина и табака, но никто с времен Адама жить не мог без молока!».
В стену была встроена огромная стеклянная колба, высотой метра в два. Продавщица нажимала кнопку, и молоко начинало наполнять емкость за стеной. Белый уровень в колбе поднимался все выше и выше, и очередь пристально следила за ним. По уровню в колбе ты мог понять, хватит ли тебе молока, стоит ли еще стоять в очереди или можно уходить.
Но больше всего мне нравилось молоко в треугольных пакетиках. Оно, наверное, по качеству уступало, но хотелось купить именно его. В нем было что-то современное, городское, почти столичное.
Автомобилей в нашем дворе было только два – у нас и у наших соседей с первого этажа.
За год до возвращения на большую землю отец купил свой первый и единственный автомобиль – новенькие «Жигули». За эту «копейку», он отдал почти все, что заработал на севере, и очень любил свою машину. А у соседа с первого этажа была длинная белая «Волга». Он купил ее, работая в Алжире по какому-то советскому контракту.
Других авто в нашем дворе не было, и потому мне казалось, что мы очень богаты. И действительно, у нас было все, что «полагалось» в советской семье: кассетный магнитофон, холодильник, черно-белый телевизор, автомобиль.
Через год после возвращения родителям дали шесть соток, и отец стал строить «дачу». Когда он достроил свой домик на Гольме и три ряда виноградника начали давать урожай, это был уже полный комплект типовой советской мечты.
Где-то к концу 70-х нам наконец провели и телефон, очередь на него, была почему-то самой длинной и хлопотной. Нам дали один номер на двоих с соседями, и когда телефон звонил, нужно было сначала узнать, кому звонят: нам или им?
Я считал тогда нашу семью очень продвинутой и вообще – «повидавшей мир». Когда нам с сестрой не было и года, отец уехал на заработки в Сибирь, в Нижневартовск, где только начинали добывать самотлорскую нефть. Он поехал туда за «длинным» сибирским рублем и сразу забрал жену с детьми. Каждое лето мы летали обратно на большую землю и отдыхали в разных пансионатах, на Черном море. Это было тогда очень круто – мало кто из детей-сверстников летал на самолетах и редко кто видел море. И потому мне казалось, что мы были очень обеспеченными.