Артур Порджесс
МУХА
Вскоре после полудня человек отстегнул счетчик Гейгера и бережно уложил его на плоский камень рядом с густым, заманчиво мягким островком травы. С минуту он прислушивался к резким фоновым щелчкам, затем выключил питание. Незачем расходовать батареи, чтобы слушать прорвавшиеся космические частицы или естественный фон. Так и не удалось обнаружить ничего путного: ни следа годных для добычи руд.
Присев на корточки, он развернул завтрак: крутые яйца, хлеб, фрукты, термос с черным кофе. Ел жадно, но аккуратно, без крошек, в манере бывалого путешественника, и когда исчез последний кусок, улегся, опершись на локоть, чтобы с комфортом допить остатки кофе. Как здорово, подумал он, прилечь после шестичасового марша по весьма пересеченной местности!
Он лежал, смакуя крепкий напиток; но внезапно его взгляд сфокусировался и замер. Прямо перед глазами, искусно растянутые между сухими прутиками и небольшим замшелым валуном, были сплетены умелым ловцом беспечных в смертельную сеть серебристые нити. Это было инстинктивное творение мастера, почти безупречная логарифмическая спираль, слегка покачивающаяся на слабом ветерке.
С любопытством рассматривая ее, он увидел специальный "тросик", что вел от серебряной подушечки в центре паутины к трещине в камне. Он знал, что хозяин этой снасти прячется там, держа одну из лап на своем примитивном телеграфном проводе, дожидаясь зовущих вибраций, означающих, что жертва беспомощно бьется в липких нитях.
Поворачивая голову так и сяк, он наконец увидел его. Да, паук был там и терпеливо следил.
Разморенный, после перехода и завтрака настроенный на философский лад, человек созерцал это маленькое чудо: как сгусток протоплазмы, крохотная капля нервной ткани смогла опередить на бесчисленные столетия мозг Эвклида? Пауки раса древняя; за века до того, как человек стал творить свои чудеса с помощью утонченных абстракций из точек и линий, спираль, неотличимая от созданной гением мыслителя, трепетала на ветерке доисторического лета.
Затем он моргнул, вглядываясь еще пристальнее. Сияющий самоцвет, голубая капля приземлилась точно на паутину. Крупная сине-зеленая муха появилась невесть откуда, словно посланная колдуном. Отличный экземпляр, сказал он себе: большая, сильная, богатой окраски.
Он заинтересованно разглядывал насекомое. Где же обычная паника, отчаянное барахтанье, пронзительное испуганное жужжание? Муха оставалась на месте, странно равнодушная к преграде, и это удивило его.
Могло быть по крайней мере одно верное объяснение. Муха или больна, или умирает, пожираемая изнутри паразитами. Грибок и вездесущие круглые черви умаляют ряды даже самых плодовитых. Вот она и была так неестественно спокойна, что паук, не ведая о своей крылатой добыче, подремывал в тенистом логове.
Пока он наблюдал, муха с тупым упрямством все же дернулась - единожды, но резко и сильно: мощные крылья коротко прогудели. Человек вздохнул, почти готовый вмешаться. Не имело значения, как скоро муха выдала бы себя. Скорее всего паук начал бы обычную проверку сети: а он, в отличие от большинства, считал его другом человека, неутомимым истребителем мошкары. Он не будет рвать его сети и отнимать у него еду.
Но вот уже быстро, как горошина, на восьми мохнатых ловких лапах паук заскользил по своей дрожащей сети. Вековая трагедия вот-вот должна была разыграться, и человек с сожалеющим любопытством дожидался неизбежной развязки.
В дюйме от жертвы паук застыл, оценивая ситуацию алмазно поблескивающими, безжалостными глазками. Человек знал, что будет дальше. Полный презрения к простой мухе, пусть даже большой, но без когтей и жала, паук станет неспешно приближаться, опутывая насекомое шелком, подтягивая к гнезду в камне, чтоб высосать ее там в покое.
Паук подходил к добыче осторожно, бочком. Казалось, он раздумывал и даже побаивался. Странная неподвижность мухи, видимо, беспокоила его.
Неохотно он подбирался ближе. Мгновение спустя он должен набросить на жертву первые петли и, умело поворачивая ее задними ногами, начать пеленать в саван...
Когда это прошло удачно, он, удовлетворенный близким осмотром, забыл о своих сомнениях и начал плести первые витки вокруг неподвижной мухи.
Затем человек увидел невероятную, потрясающую вещь. Сверкнув, раздвижной блестящий стержень ударил из головы мухи, будто фантастическая рапира. С точностью разящей молнии он вонзился в круглое брюшко паука и остался там, словно жуткое звено между ними.
Человек сглотнул, не веря своим глазам. Помоечная муха, лижущая падаль, с выдвижным, способным высасывать щупом? Невозможно. У нее язык - простая присоска, собирает жидкость. Но какая же тогда это муха? Насекомые часто копируют друг друга - он знал это. Но тут была навозная муха, самая настоящая, два крыла и все прочее.
Паук застыл, когда в него вонзилось странное копье: теперь одеревенел он, явно парализованный. И его раздутое брюхо сжималось, как кулачок, пока муха высасывала из него соки через тонкую, пульсирующую трубку.
Человек вгляделся пристальнее, встав на колени и жалея, что нет лупы. Казалось, он различил, откуда вышло странное жало - не изо рта, а из крохотного щелевидного отверстия между фасетчатых глаз с распахнутой, почти невидимой квадратной дверцей. Но это был уже абсурд: наверное, блик или... ах! Сверкнув, игла втянулась: теперь там действительно не было отверстия. Наверное, яркое солнце сыграло с ним шутку? Но паук лежал неподвижно, жалкий, сморщенный, с тонкими ножками.
