Горные вершины спят; беззвучны долина, скала и пещера.
Альгман
– Слушай! – сказал Демон, кладя свою руку мне на голову. – Страна, о которой я тебе расскажу, – мрачная страна в Ливии, у реки Заире. И там нет ни покоя, ни молчания. Воды реки желты, как шафран, и нездоровы; и они не текут в море, но непрестанно и суетливо волнуются на одном месте, озаряемые багровым солнцем. По обеим сторонам этой реки, на пространстве многих миль тянется бледная пустыня, поросшая гигантскими кувшинками. В этом безлюдье кувшинки вздыхают и протягивают к небу свои длинные стебли, похожие на шеи призраков, и качают своими головами, и от них исходит неясный шепот, похожий на шум подземной реки. И они вздыхают. Но есть граница этой поросли кувшинок, и граница эта – высокий лес, глухой и мрачный. Там небольшие деревья вечно колеблются и шумят, подобно волнам у пустынных Гебридских островов. А между тем – нет ветра в воздухе. И большие вековые деревья вечно качаются из стороны в сторону, издают ужасный треск. И с их высоких вершин, капля по капле, сочится вечная роса. И у подножия их, в неспокойном сне, извиваются странные ядовитые цветы. И над их вершинами с громким шорохом клубятся серые тучи, все подвигающиеся к западу, пока не исчезают, подобно водопаду, за огненной стеной горизонта. Между тем, нет ветра в небе. И на берегах реки Заире нет ни покоя, ни молчания.
Была ночь, и шел дождь; и пока он шел – это был дождь, а когда падал на землю, то делался кровью. И я стоял в болоте между большими кувшинками, и дождь лился мне на голову, – и кувшинки шумно вздыхали, объятые торжественностью отчаянья, царившего в пустыне.
И вдруг луна поднялась сквозь легкую сеть печального тумана; и была она багровая. И глаза мои упали на огромную серую скалу, которая возвышалась на берегу реки и которую осветила луна. И скала была мрачна и очень высока, – и вся серая. На ее каменном лбу были высечены буквы; и я подошел к ней через болото кувшинок, к самому берегу, чтобы прочитать надпись, сделанную на камне. Но я не мог ее разобрать. И я собрался идти обратно через болото, когда луна ярче засияла своим багровым светом; и я обернулся, и снова взглянул на скалу и на надпись; – и разобрал слово: «Отчаяние».
И я посмотрел вверх, – на вершине скалы стоял человек. И я спрятался между кувшинками, для того, чтобы следить за действиями человека. И человек тот был высокий и величественный и с головы до ног закутан в тогу древнего Рима. И очерк его фигуры был неясен, но лицо его – было лицо божества; потому что, несмотря на покров ночи, и туман, и луну, и росу, черты его лица сияли. И его лоб был высок и задумчив, и его глаза выражали тяжелое раздумье; и в морщинах его щек я прочел историю страданий, усталости, отвращения к людям и великое стремление к уединению.
И человек сел на скале и оперся головой на руку, и блуждал взорами по пустыне отчаяния. Он смотрел на вечно беспокойные кустаринки и на большие, вековые деревья; подняв глаза, – он смотрел на небо, полное шумных туч и на багровую луну. И я присел под кувшинками и наблюдал за действиями человека. И человек тот задрожал в одиночестве; между тем, ночь приближалась, а он оставался сидеть на скале.
И человек перевел свои взоры с неба и устремил их на сумрачную реку Заире и на мрачные, желтые воды и на бледные легионы кувшинок. И человек слушал вздохи кувшинок и шепот, исходивший от них. А я сидел в засаде и подсматривал за действиями человека. И человек тот дрожал в одиночестве; между тем, ночь приближалась, а он оставался сидеть на скале.
Тогда я отошел в самую даль болота и прошел через гибкий лес кувшинок, и позвал гиппопотамов, которые живут в зарослях болота. И гиппопотамы услышали мой зов и, вместе с тапирами, пришли к самому основанию скалы, и там, освещенные луной, громко и ужасно ревели. Я все сидел, спрятавшись в своей засаде, и следил за действиями человека. И человек тот дрожал в одиночестве; между тем, ночь наступала, а он оставался на скале.
Тогда я проклял всю природу проклятием бури; и ужасная гроза поднялась в небе, где недавно не было дуновения ветра. И небо побелело от бешеной грозы, и дождь хлестал по голове того человека, и волны реки вышли из берегов, и разгневанная река брызгала пеной, и кувшинки кричали в болоте, и лес ломился от урагана, и гром грохотал, и молнии загорались одна за другой, и скала дрожала на своем основании. И я все сидел в своей засаде, чтобы следить за действиями человека. И человек тот дрожал в одиночестве; между тем, ночь наступала, а он оставался сидеть на скале.
Тогда я пришел в гнев и проклял проклятием молчанья реку и кувшинки, и ветер, и лес, и небо, и гром, и вздохи кувшинок. И они были объяты моим проклятием и сделались немы. И луна остановила свой трудный путь по небу, и гром утих, и молнии не блистали больше, и тучи повисли неподвижно, и воды вошли в свое ложе и остались там, и деревья перестали качаться, и кувшинки не вздыхали больше и не подымалось больше из их толпы ни малейшего шепота, ни звука по всей обширной пустыне без границ. И я поглядел на надпись на скале, и она переменилась; и теперь буквы составляли слово: «Молчание».
