Меж двух времен. Хроники Уильяма Шекспира

О принце Гамлете поведал в XII веке датский хронист Саксон Грамматик. Король Дании Рерик поручает управление Ютландией двум братьям — Хорвендилу и Фенгону. Бесстрашный и удачливый Хорвендил после трех лет войны с норвежцами подносит Рерику почетные трофеи, и тот отдает за него свою дочь Геруту. Фенгон из зависти убивает брата и овладевает Геру-той. Однако хитроумный и решительный Амлет (Гамлет в произношении ютландцев, заселивших восток Британии), сын Хорвен-дила и Геруты, в тяжелейших условиях, почти в одиночку, с помощью серии уловок сумел обмануть многочисленных могущественных врагов и, перебив кучу народа, отомстил за убийство отца.

Замок Кронберг на берегу залива Эресунн, именуемый также Эльсинором (Хель-сингер) по названию близлежащего городка. Во времена исторического Гамлета не существовал, выстроен в XV веке. В эпоху Шекспира считался главной достопримечательностью Дании.

Конкретное время действия автор не указывает, но, судя по тому, что Хорвендил ходит в викингские походы, послания пишут на дереве, а датчане диктуют свою волю королям Британии, дело происходит примерно в VII–IХ веках. И почему бы нам не предположить, что дедом Гамлета был тот самый Рерик (Рюрик), который, придя в Приильменье, нежданно-негаданно сыграл роль основателя Русской державы?

Шекспиру история всегда служила черновым материалом для создания остросюжетных представлений. В этом смысле между его «хрониками» и остальными трагедиями разницы практически нет. Выводит ли он на сцену афинского богача Тимона или римского полководца Кориолана, шотландского узурпатора Макбета или английского короля Ричарда III, — трактовка событий всегда определяется взглядами автора и вкусами елизаветинского зрителя. Но, кажется, нигде больше исторические и сценические персонажи не руководствуются до такой степени разными мотивами, как в истории о датском принце. Объясняется это психологическим сдвигом, уже наметившимся в обществе к тому времени и гениально угаданным Шекспиром.

Ныне большинство европейцев придерживается мнения, что насилие не бывает справедливым. «Пассионарии», которым такой подход претит, коллекционируют средневековые доспехи или нацистскую символику, устраивают драки после футбольных матчей или демонстрации против засилья иммигрантов. Но они в явном меньшинстве. А в эпоху, описанную Саксоном Грамматиком, повседневная жизнь европейцев была пропитана насилием. Турский епископ Григорий оставил колоритное описание жизни в Галлии — наиболее цивилизованной (после Италии) части тогдашней Европы. Наказания за преступления, подлинные или мнимые, не ограничивались простым обезглавливанием или сожжением заживо: прежде чем убить, жертвам загоняли иголки под ногти, отрубали руки и ноги, отрезали уши и носы, подвешивали на дыбе, ломали кости на колесе.

Таким представил летописца Саксона Грамматика, современника русского Нестора, художник-иллюстратор Луис Мо (1857–1945).

Даже в королевских семьях нравы были далеки от аристократической утонченности. Король Хильперих в угоду жене Фредегонде казнил двоих сыновей от прежних браков — Меровея и Хлод-вига. При этом мать Хлодвига была жестоко умерщвлена, «а сестру его, после того как ее опозорили слуги королевы, отослали в монастырь». Подобные вещи регулярно случались и в других королевских домах. В старости сама Фредегонда немало вытерпела от дочери Ригунты, которая позорила ее за незнатное происхождение, «говоря, что она, Ригунта, — госпожа и что она вновь отдаст свою мать в служанки. Она часто осыпала ее бранью, и из-за этого они били друг друга кулаками и давали друг другу пощечины».

Однажды Фредегонда предложила дочери забрать сокровища покойного Хильпериха. Когда Ригунта полезла в сундук и принялась вытаскивать вещи, «мать схватила крышку сундука и опустила ее на затылок дочери. Она с такой силой навалилась на крышку и ее нижним краем так надавила на горло, что у той глаза готовы были лопнуть». Своевременное вмешательство слуг спасло принцессу от гибели, «но после этого между матерью и дочерью еще сильнее разгорелась вражда, особенно потому, что Ригунта предавалась разврату».

Единственным островком цивилизованности, где хотя бы в качестве идеала провозглашалась любовь к ближнему, была христианская церковь. Тем не менее современник Фредегонды Бадегизил, епископ Ле Мана, без зазрения совести пускал в ход кулаки, а то и топтал людей ногами, приговаривая: «Раз я стал клириком, что ж мне, и не мстить за обиды?». Жена Бадегизила пытала людей, «целиком вырезала у мужчин срамные уды прямо с кожей живота, а женщинам прижигала раскаленной бляхой обычно скрываемые места на теле». Такое поведение осуждалось, но не считалось чем-то чудовищным.