Меня нет дома

А известно ли вам, ребята, что в детстве Аделаида Александровна мечтала стать художницей? Листы бумаги она испещряла рисунками самого фантастического содержания. А чтобы окружающие не сомневались, что нарисованное — это жар-птицы, крокодилы, тюльпаны с человеческими лицами, а не что другое, под рисунками делались подписи. В старших классах она была уже постоянным художником и корреспондентом школьных стенных газет. А с 14 лет Аделаида Александровна начинает помогать семье, зарабатывая рисованием плакатов и разных таблиц. В 1927 году она поступает в Ленинградскую Академию художеств на графический факультет. Но со второго курса уходит. Всё больше тянет её к себе литература. Она пробует писать рассказы, иногда показывает их близким и через несколько дней уничтожает, давая себе слово никогда больше не писать. Но… Через неделю всё начинается снова.

Работая в Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, она поступает в вечерний Литературный университет имени Горького. Занимается в творческом семинаре Николая Корнеевича Чуковского. Так стала она писательницей.

Только что вышел сборник её рассказов «Нитка кораллов», куда включена новая повесть о жизни ребят одного двора «Кутерьма». А на её рабочем столе лежат уже новые короткие рассказы и ещё безымянная повесть.

29 апреля Аделаиде Александровне исполняется 60 лет. Но «дело не в счёте лет, а в качестве прожитых дней». Когда я попросила Аделаиду Александровну рассказать, о ком будут следующие книги, она ответила:

— Что рассказывать? Надо писать.

В. Ткачева

Уходя из дому, мама поручила мне накормить Петьку ужином.

— Позаботься о младшем брате, — сказала она. — В духовке стоит каша. Ты её достань, прихвати тряпкой, чтобы не обжечься. Впрочем, она уже не будет очень горячая. Масла положи, можно варенья немного. Ничего не опрокинь! Масло в холодильнике, банка с вареньем на кухонной полке, хлеб в шкафу. Бутылку с молоком я заранее достала из холодильника, чтобы не очень холодное было. В семь часов ты Петеньку накормишь, понял? Ну, я пошла. Будьте умниками!

Мама ушла. Я читал «Таинственный остров» Жюля Верна, а Петька возился на полу с игрушечным паровозом.

Прошло сколько-то времени. Вдруг паровозное пыхтенье прекратилось, и возле меня раздался хитренький голос:

— А по радио сказали: восемнадцать часов пятьдесят пять минут.

— Ну и что? — говорю.

— А то, что скоро будет девятнадцать часов. А девятнадцать часов — это семь часов вечера.

— Ну и на здоровье! — отвечаю, перелистнув страницу и впиваясь глазами в следующую.

— А что мама велела тебе сделать в семь часо-ов? — тянет Петька.

— Что велела, то и велела. Не твоё дело! — отвечаю машинально и продолжаю читать.

— Я есть хочу-у-у!

Фу ты! Ведь я до самого интересного места дошёл! Но ничего не поделаешь. Вскочил я и с книжкой в руках понёсся в кухню. Петька за мной.

Живо сунулся я в холодильник, маслёнку на стол швырнул, бутылка с молоком уже на столе. Что ещё? Ах, да, варенье. На самой верхней полке банка. Влез на стул, достал. Что за варенье? Подцепил ложечкой. Ого, вишнёвое, моё любимое. Съел две-три ложечки. Всё подано? А каша-то? Возись тут, когда на острове, полном тайн, вот-вот самое важное случится. Я-то, конечно, взрослый человек, уже в пятом классе учусь. Но и Петька не грудной, через год в школу пойдёт. Как он мне заявил: «Девятнадцать часов»… И тут меня осенило.

— Вот что, Пётр Васильевич, — сказал я брату. — Изволь приучаться к самостоятельности. Сейчас сам себя обслужишь. Ты знаешь, где духовка?

— Конечно, — кивнул Петька и показал пальцем: — Вот она!

— Отлично! Так вот ты откроешь духовку. Возьмёшь тряпку на всякий случай…

— На какой случай? — полюбопытствовал Петька.

— Не перебивай старших! Тряпкой прихватишь кастрюльку и вытащишь её. Потом возьмёшь в шкафу тарелку и ложку, положишь себе каши. Маслом помаслишь, варенья ложечку сверху. И ешь на здоровье. Да! Молока себе налей из бутылки в стакан. Ничего не опрокинь! Ясно задание?

Петька стоял и хлопал глазами. Потом сказал:

— Ясно.

— Ну, вот. А меня нет дома, понял? — Я сел на табуретку у окна и открыл книгу. — Ты меня понял?

— Понял, — сказал Петька. — Тебя нет дома. Ты понарошке сидишь на стуле и книжку читаешь.

Да, я читаю. Но всё-таки любопытство меня разбирает, и я поверх страницы поглядываю на Петьку: что он будет делать?

С минуту Петька стоит в задумчивости, склонив набок голову с кудерьком на макушке. Потом берёт в руки тряпку, откидывает дверцу духовки и… засовывает туда голову. Мне становится немножко не по себе: а вдруг кастрюлька ещё горячая и Петька ткнётся в неё носом? Обошлось. Голова Петьки уже снаружи, зато он всовывает в духовку руки. И волочит кастрюлю. Не уронит? Нет, выволок. И поставил на пол. На полу будешь накладывать кашу, дурило? Но я молчу. Молодец, Петька! То была просто остановка, так сказать, перевалочный пункт. За обе ручки, придерживая их тряпкой, он поднимает с полу кастрюлю и с усилием водружает её на край стола. Лицо у него очень серьёзное. Почему-то мне становится немножко жаль Петьку. Теперь он топочет к шкафу, достаёт тарелку и ложку. Дверцы, конечно, бросает открытыми. Снимает с кастрюли крышку и накладывает на тарелку каши. Молодец, много положил. Аппетит у Петьки всегда хороший. Масло? Ой, рано похвалил. По маслу Петька только слегка мажет ложкой. А бутылку с молоком отодвигает в сторону. Жаль, что меня нет дома, а то бы я ему дал! Сказано: кашу молоком запивать, обязан исполнить!