Мы стояли под нелепым бетонным козырьком на автобусной остановке. Был Крым и Гурзуф. И проливной дождь. Из нас четверых только Вадик не хотел идти домой под этим неуместным ливнем. Он в сотый раз повторял:
— Как только мы дойдём до крыши, дождь прекратится.
— Правильно! — в сотый раз соглашалась Женька. — Поэтому чем раньше мы дойдём до крыши, тем быстрее кончится дождь.
В конце концов мне это надоело. Я снял мокрую майку и ступил на асфальтовое дно горного ручья, который ещё полчаса назад был дорогой. Девчонки какой-то миг собирались последовать моему примеру, но природная стыдливость возобладала, и они выскочили под бесплатный тёплый душ в одежде. Вадик подчинился воле большинства. По его лицу ясно читалось всё, что он думает о большинстве и воле.
Мы даже не стали обсуждать тему «сухих субтропиков», чрезвычайно актуальную в нынешнем августе. Из недели нашего пребывания в Крыму это был четвёртый дождливый день. Между прочим, когда меня склоняли к южному варианту отдыха, больше всего напирали именно на жару и сухость климата. В наших краях сырость сменяется слякотью — вот и все чередование пор года. Последние два месяца я только и делал, что предавался мечтаниям о теплом сухом месте, где не будет комаров и компьютеров. И оказался в этом аквапарке.
У меня ведь всегда так: если чего очень сильно хочу — никогда не сбудется.
Чем ярче и красочнее я себе что-нибудь представляю, тем меньше шансов увидеть это все в действительности. «Законы Мёрфи» вызывают у меня не столько смех, сколько понимание. Я уже привык, что лучший способ приманить автобус — сделать несколько шагов прочь от остановки.
Так вот, дождь мы обсуждать не стали (как явление ежедневное), и как-то сам собой завязался разговор о завтрашней экскурсии в дегустационный зал.
— Интересно, — задумчиво пробормотал я, — что именно помешает нам туда добраться?
— Размоет дорогу, — подала голос неизобретательная Жанка.
— Горный обвал.
— Автомобильная авария или просто шина проколется.
— Кто-нибудь захочет угнать автобус в Турцию, — разошёлся Вадик.
Мы перебирали все мыслимые и маломыслимые катаклизмы, и это здорово разнообразило путь домой. А когда, наконец, ввалились в свои фанерные, но сухие сарайчики, дождь прекратился.
На следующий день была экскурсия в Массандру с полным комплектом приятных сюрпризов. В тот день я раз и навсегда влюбился — в сладкие крымские вина.
Я перекатывал во рту грубовато-нежный портвейн «Белый», смывая с нёба саму память о портвейне «Агдам». Я задыхался терпким ароматом мадеры. Потом причастился «Кагором», а «Токай» баюкал во рту так долго, что почти пропустил рассказ о южнобережных мускатах. Солнце золотило бокалы, придирчиво проверяя своё процентное содержание. Почему на массандровских этикетках указывают содержание сахара и спирта, но забывают написать: «Крымское солнце — 100%»? С тех пор любое вино кроме крымского кажется мне переохлаждённым.
Тогда же я узнал о коварстве и прелести кумулятивных доз. Выпили всего-то по 120 грамм хорошего вина, но выходили из зала уже в том состоянии, в котором на свадьбах крадут невесту по второму разу. Весь обратный путь мы продолжали придумывать себе несуществующие преграды, но автобус благополучно миновал их все.
Это был первый удачный день моего отпуска. Вечером мы уговорили трёхлитровую банку портвейна «Таврида», а на следующий день, так и не дождавшись похмелья, укатили на Кавказ. По дороге игра в придумывание неприятностей затихла сама собой.
А потом оказалось, что это вовсе не игра.
Как я теперь понимаю, я сам был во всём виноват.
Не нужно было считать себя счастливчиком.
Так вышло, что в какой-то момент у меня в жизни всё стало слишком хорошо. Была неплохая работа — хотя мне предлагали и более перспективную. Была умная и красивая жена— хотя и со второй попытки. Была квартира — хотя я всегда мечтал об отдельном доме. Я успокоился. И дошёл до идиотизма: мечтал о том, что у меня уже было.
Я почему-то забыл главное: все, чего очень хочу, — не сбывается.
В такой сытой уверенности я прожил примерно год. А потом… А потом прошёл ещё год, и я уже сидел в какой-то забегаловке и жаловался на судьбу мужику с бакенбардами. Не переношу забегаловок, плохо схожусь с незнакомыми, меня тошнит от бакенбард, а вот, поди ж ты, сидел и жаловался.
— …Ну, кризис — это понятно. Кризис всех задел. Но ведь через полгода и жёнушка моя распрекрасная тоже смылась. С одним моим довольно близким… Ну ладно. Остальные друзья все куда-то подевались. А вот теперь и жить, в принципе, негде. И ведь что обидно? Каждое утро просыпаюсь с мыслью, что сегодня-то уж точно всё будет хорошо, а оно совсем наоборот… Э, да что ты понимаешь?!
— Больше, чем вам кажется.
— Не-ет, дорогуша, это все пережить надо, прочувствовать. Только что было всё! Мечтать больше не о чём! И вдруг — блямц!
Последнее «блямц» я произвёл, видимо, слишком экспрессивно: тарелки с закуской слегка подпрыгнули. Бакенбардоносец откинулся на стуле, посмотрел сквозь рюмку и неожиданно предложил:
