Мая Халтурина
"Мальчики служили в армии"
тартуский роман
Тартуское культурное подполье 1980-х годов
Глава первая. Лето.
Мальчиков забрали в армию, но до самого последнего дня мы жили легко и спокойно. Уже почти никого не осталось в общежитии на Пяльсони, а к нам в 108-ую комнату все еще приходили в гости Яся и Кирилл, мы жарили картошку, пили чай и играли во всякие замысловатые игры, вечно смеялись. Просто счастливые идиоты какие-то! У Пушкина, по-моему, есть такое: "Явилась тень разлуки нам". Так вот, никакая тень нам не явилась. До самого последнего дня мы веселились, как жизнерадостные кретины, как самые что ни на есть наивные дураки. Но дуракам как известно везет, над ними все смеются, а потом они получают коня, полцарства и царскую дочь впридачу.
В последний вечер мы позвали в гости Чернова, хоть Чернов и не был нашим куратором, но мы все-таки позвали в гости его, Кирилла, гитару и две бутылки вина. Посидели себе как ни в чем ни бывало: чай, яичница, "Изабелла", сыр... Чернов, смешной такой человек, которого мы "любим и уважаем как отца родного и даже хуже", конец цитаты, - Чернов все время делился опытом, как нужно не падать духом, учиться в Университете и писать письма. А мы все недоумевали: к чему это он? Кирилл себе сидит, на гитаре тренькает, битлов мурлычет. А тут - туча, темень и дождь пошел. Я вылезала через окно на улицу, бегу себе под дождем, бью ногами по лужам - брызги во все стороны, счастье такое! И никакой т е н и ...
А потом опять распогодилось, небо синее, солнце садится, воздух прозрачен и город пустым-пуст. Мы идем на телеграф - Кириллу надо позвонить в Таллинн - идем себе по Ратушной площади, по улице 21-ого июня, дурачимся и никакой т е н и.
А утром, уже самым последним утром, приехала Бабушка и привезла гостинцев - пирожок и кусочек масла. Мы сходили в парикмахерскую и мальчиков подстригли. Бабушка-то нас жалеет, а нам хоть кол на голове теши. Сидим себе в Библиотечке, кофе пьем, Кирилл с нами, Чернов опять занудствует... Потом идем себе по парку к военкомату: Ясечка, однокурсники наша малолетки-белобилетники - мороженое едим, а в голове ветер.
И вот уже - всё. Перед военокоматовской калиткой девочки держали мальчиков за руки и глаза у них стали испуганные, детские, плачущие. А потом еще лица их в окне автобуса - у л ы б а ю щ и е с я, будто мы их в пионерлагерь провожаем.
Поцелуи, наклоны твоей головы
Вспоминаю сквозь сетку прозрачной листвы...
Мальчиков забрали в армию, а девочки пошли вниз по крутому спуску улицы Кингисеппа. И на шумном автовокзале девочки провожали Бабушку в Ленинград, а Кирилл молча дымил сигаретой, и потом они вместе шли в город. Девочками казалось, что на Пяльсони мальчики ждут их и что счастье продлится вечно. В тот же день мы с Кириллом пошли в кино на "Вестсайдскую историю", где все время пели на иностранном языке. И снова в 108-ой сидели Яся и Кирилл, снова жареная картошка на ужин, бесконечный чай, песни под гитару. Потом девочки написали первые письма своим мальчикам - на двадцати четырех страницах - а потом они принялись за уборку.
В 108-ой было душно, пыльно и грязно. Голые матрасы, бутылки, кеды, сломанные карандаши и библиотечные книжки. И тогда-то, среди всего этого солнечного развала, хлама, пыли и грязной посуды - тогда подступила тоска. И т е н ь тут как тут. Дождалась. Сухой ком в горле, а слез нет.
... И мы как-то сразу из любовниц превратились в невест. "Дьявольская разница". Мальчики служили в армии, а девочки сдавали сессию, ездили на летнюю практику и писали мальчикам письма, сорок штук в первый же месяц. Так что когда мальчики прибыли наконец ("через всю нашу огромную страну") к месту назначения и им принесли почту - "сержант охуел", писали они нам с гордостью.
Девочки ездили на фольклорную практику, а потом они возвращались в поезде Рига - Таллинн и оказалась, что в соседнем вагоне едет из Белоруссии другая группа. Кирилл тоже ехал в соседнем вагоне. Он поздоровался со мной так серьезно и быстро, будто делал чрезвычайно важное дело. Первые его слова были: "Зря ты с нами не поехала, в Гомеле продавался Мандельштам, Вадик успел купить..." Кирилл совсем не загорел - "хронический румянец". Оброс. Нос облупился. Смешной такой. Спросил "ну как...?", я что-то ответила и ушла.
Мальчики служили в армии, а девочки ездили на практику, а потом они вернулись в Тарту. Не как домой, а просто - домой. Было поздно, но еще светло и воздух голубой. Так легко было идти по знакомым улицам и видеть знакомые дома. Наши глаза отдыхали на них. А в общежитии для нас лежали письма, письма, письма! Мы ждали этого момента тысячу лет...
Мы были такие голодные - мы ничего не ели в поезде целые сутки - и я сразу побежала в Kesklinn, пока он не закрылся. Я думала о письмах всю дорогу от Kesklinn'а и обратно. Я возвращалась обычным путем: от Teadus'а сразу вверх, ступеньки, потом дорожка из разбитых плит, снова лестница, огромные деревья, блестящая трава. Всю весну мы ходили мимо этого маленького поля и смотрели, как трава становилась все выше и выше. Мальчиков забрали в арми, трава выросла, была уже пояс, и в этом зеленом море - море ромашек. Теперь вся трава пожелтела и полегла.
