Уинчестер, Англия
1072 год
Леди Танон Ризанде набрала в легкие как можно больше воздуха и хотела крикнуть, да так громко, чтобы отец услышал ее и пришел на помощь. Но тут в плечо ударил камень, и крик превратился в визг. Она покачнулась на толстой ветке дерева, и большие зеленые глаза округлились от ужаса. Руки заметались в поисках чего-нибудь подходящего, за что можно было уцепиться, но через мгновение Танон уже упала на землю.
От удара перед глазами замелькали звезды, и Танон чуть не вырвало. Было бы здорово, если бы ее вырвало прямо на Роджера де Куртене, подумала она, выплевывая изо рта несколько стебельков летней травы и кусочек гравия.
Танон услышала смех Роджера и подняла голову, чтобы в одном взгляде выразить всю свою злость. Вернее, она хотела бы выразить. Oui,[1] именно так, как сделал это ее отец, когда чуть не сломал зуб о камень, который оказался в хлебе. Она попыталась раздуть ноздри, а потом посмотреть исподлобья мрачным и пугающим взглядом – так, как ее учил Вильгельм. Но вместо этого нижняя губа вдруг начала дрожать, а глаза наполнились слезами.
Смех Роджера стал еще громче. Он просто задыхался от смеха, показывая на нее пальцем и держась за живот. Танон чувствовала себя униженной, даже если бы у него не было зрителей, но, к вящему удовольствию Роджера, их у него имелось в достатке. На нее смотрели почти все дети, что жили в Уинчестерском замке. Танон могла простить Хилари и Джейни Пендлтон за их смех, они были немного младше ее и не понимали, что плохо поступают. Генри и Томас Дрейк явно нервничали, пока Роджер кидался в нее камнями. Но, как и остальные дети, ничего не сказали. Пусть лучше кидается в Танон, чем в них. Они все боялись Роджера. Танон тоже его боялась. Но не из-за страха она сейчас не подняла камень и не бросила его в Роджера. Она не хотела, чтобы тот пожаловался на нее своему отцу, графу Блэкберну, потому что его отец рассказал бы об этом королю. А Танон не хотела, чтобы Вильгельм злился на нее. Она не боялась Вильгельма. О, nоn,[2] она любила короля почти так же сильно, как любила своего собственного отца. Он лучше всех умел строить страшные гримасы. У него они получались даже лучше, чем злобный оскал у Элсбет, камеристки мамы.
Танон знала, что Роджер ее невзлюбил. Она не только отказывалась участвовать в его жестоких проделках – например, бросать муравьев в козье молоко или намазывать лапы кошки Хлои липкой смолой, – но и посмела отругать его за то, что он вел себя, как последний хулиган. От этого Роджер, к сожалению, не стал менее противным.
Но сейчас Танон было все равно, за что он ее ненавидел. Остальные дети тоже принялись смеяться над ней, обзывать Костлявой Танон и хрюкать, как свиньи, потому что знали что ее лучшим другом была свинка по имени Петуния, но не это больше всего разозлило Танон – до сегодняшнего дня никто из детей не осмеливался ударить ее. В конце концов, Танон была дочерью лорда Бранда Неистового. А когда дело касалось Танон, ее папа мог стать еще более злым, чем Роджер.
– Костлявая Танон свалилась с дерева, словно тощая курица! – с ликованием заревел Роджер. Но когда он увидел, что ладони Танон сжались в маленькие кулачки, то поспешил успокоиться и подошел к ней поближе. Он стиснул зубы и потряс кулаком перед ее лицом. Светлые волосы упали ему на глаза и усыпанный веснушками нос. – Если проговоришься отцу, то я сдеру шкуру с твоей свиньи, а ее саму съем на ужин.
Танон в ужасе открыла рот, и две слезы скатились с длинных черных ресниц. Роджер кинул на нее еще один взгляд и опять согнулся, показывая пальцем на рот девочки.
– Беззубая Танон! – закричал он и принялся танцевать на траве, держась за живот.
Танон закрыла рот и провела языком по ряду зубов. Она посмотрела назад, на высокую ярко-зеленую поросль травы, увидела лежащий в ней зуб, а потом побежала – не надо, чтобы Роджер видел ее рыдающей.
Танон бежала до тех пор, пока неожиданно не очутилась прямо в руках любимого Вильгельма.
– Ну и куда это мы так несемся, моя малышка? – Вильгельм остановил ее, положив огромные ладони ей на плечи. Когда Танон, не поднимая головы, вытерла глаза, он сел перед ней на корточки и заглянул в лицо. Девочка посмотрела на него, и Вильгельм нахмурился. Как бы ей хотелось выглядеть так же устрашающе! – Так кто же заставил тебя плакать? – спросил он.
Танон покачала головой, но поймала его взгляд, направленный в сторону Роджера и других ребят, стоявших у подножия холма. Мгновение спустя Вильгельм нежно поднял ее на руки. Танон не сомневалась, что ее Вильгельм был выше, чем дерево, с которого она только что упала, но верила, что он никогда не уронит ее, и потому покрепче прижалась к его груди. Наконец-то она в безопасности. Ведь Вильгельм, в конце концов, король.
– Ma precieuse,[3] – мягко проговорил он после того, как Танон подарила ему свою самую благодарную улыбку с ямочками на щеках, – ты знаешь, что у тебя выпал зуб? – Тут она вдруг спрятала лицо у него на груди и принялась горько рыдать. Вильгельм гладил ее длинные черные кудри, пытаясь утешить.
Папа остался недоволен ее видом еще больше, чем она сама, когда посмотрела на себя в крошечное зеркало мамы. Танон пришлось соврать ему, хотя совсем не хотелось. Но у нее не было выбора. Она была уверена, что Господь простит ее. Ведь, в конце концов, речь шла о жизни Петунии.
