«Собралась наша компания провести время за приятным журчанием речей в нескончаемой реке знания. Теплый летний вечер. Плащ темноты обзавелся розовой подкладкой из света масляных светильников и парой рваных дыр, проделанных яркими оранжевыми факелами. Но ярче факелов горели огни слов, сияли драгоценней любых жемчужин из сокровищницы султана. Ведь известно всем: мудрая речь собирает слушателей как луна звезды, как янтарь бумажные крохи или как сладкий цветок медоносных пчел. И зовет мудрость на путь благочестия и добродетели.
В тот раз речь повел наш друг аль-Кирон абу Хумор:
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Ночь. Темно-серая предутренняя ночь не отпускала пустыню из своих объятий пугливых. Но перлы звезд уже начинали смущенно меркнуть в преддверии лазурного прилива. Верный утра посланник, прохладный восточный ветер отнюдь не сильный, овевал и нежил утомленных караванщиков, разбивших шатёр на привале перед Насибином. Стреноженные махрийские верблюды паслись невдалеке от колодца. На снятых с бурых и уложенных в круг тюках возлежали купцы, ожидая восхода солнца. Те из них, которые не сомкнули вежды, вели тихи беседы неспешны.
Со стороны лунного лика прибыли еще два путника, которые смогли украсть у ночи целую половину, проскакав до оазиса на быстроногих сыновьях дороги, но утратив вечернюю силу. Позаботившись о своих лягающихся, которые многим милей, чем плюющиеся, прибывшие расстелили попоны на песок и расположились рядом с кругом караванщиков, видно, рассчитывая насладиться парчой и шелком разумных разговоров перед тем, как отдых средь брошенных сёдел сомкнет их глаза, чтобы прогнать зевоту изо рта.
В чаше образованной тюками и в самом деле плескались сливки согласия и мудрости. Той, что свойственна старости седобородой, а вовсе не чернокудрой юности.
Рёк один караванщик, напевом степенным как зачищенный до дыр казан медный:
В стране драконов царь ведь тоже — дракон.
И сын его станет царем — таков закон.
Но как-то пошло в драконьей стране все не так.
Признали лекари дворца, что царевич — дурак.
Не хотел с рожденья быть царем!
И упорствовал в этой глупой ереси он.
Хотел зваться учеником древних,
И средь поколения юного быть среди первых.
Так в глупости юный дракон был упорен,
Что, в конце — концов, младший брат сел на троне.
Ну а старший брат стал зело мудрым:
Лишь мор да глад возвещал гласом трубным.
Когда мудрость в нем уж не знала границ —
Послал к младому царю наемных убийц.
Уселся наш знакомый дракон сам на трон.
Упорствуя в глупости — мудрецом оказался он.
Тихонько засмеялись караванщики наши, второй рассказчик потянул нить беседы дальше. Голос был его тих и вкрадчив, а рассказ витиеват и примером заманчив:
Случилось это во времена стародавние.
Тогда красивыми были все ифриты,
Горные реки растекались по равнине,
А Величайший не посылал к людям рифмы.
Жил один человек в селе богатом.
Ему втемяшилась в голову идея:
Чтобы стать богам братом
Башню построить высотой до неба.
Старики сказали: „Не разумно это.
Ни к чему нам башня такая.
Не дадим на это дело и монеты“.
Ушел мечтатель домой вздыхая.
Но идея не пропала в суете.
Стал он думать, где взять кирпича.
И каламом водил по бумаге,
Чтоб сбылась, наконец, мечта.
А простой кирпич не годится.
Надо крепкий. И глину — в печь.
Чтоб достать до полета птицы:
Нужно раньше встать — поздно лечь.
Как соединить блоки жестко?
Ему надобен стал раствор.
И вот тянется башня высоко,
Стройная, как пальмовый ствол.
Творил он башню каждое лето.
Но до полнеба даже не достал.
Выше башня багдадского минарета:
Кирпич не выдержал — тонкий дом упал.
Старики сказали: „Ты глупец“.
Но упорствуя, он, в глупости своей,
Надел сияющий мудрости венец:
Во всём, касаемо растворов и кирпичей.
Послышался поток речей третьего. Как хрустальный бокал битый — голос его. Но голос годам подвластен, увы, так же как волос седине: лишь хной избежать обеленье главы.
У Якубова сына, известного, был ученик.
И в снов толковании оказался велик.
Однажды Милостливый его приветил:
Своей печатью отметил.
С тех пор Ученик Правдивого Юсуфа
Сны продает. Покупка всем доступна.
Кто жизнь ведет праведную, моста не страшится,
Тому сон прекрасный приснится.
А за сны плата проста:
На свободу пущенная птица.
Отпусти птицу из души на волю,
И Сны прекрасные наяву предстанут вскоре.
На небе пастух попрятал овец, а к пастве земной пришел отец. Караванщики отправились в путь предначертанный, а двое поскакали дорогой обветренной.
Они о той беседе мне рассказали, а я же взял, и поделился с вами».
В юрте пастуха, угнездившейся среди холмов широкой монгольской степи, воцарилась тишина. За белыми войлочными стенами, приветствуя приближение ночи, стрекотали какие-то равнокрылые, наверно, цикады. Издалека доносилось блеянье овец и басовитое бэканье баранов. Степь жила привычной, установившейся веками назад жизнью.
— Вопрос, — все тем же неспешным голосом, наполненным добротой и ласковым внутренним теплом, с которым он читал макаму, произнес пожилой низенький человек, сидящий в центре юрты. — Датируйте время написания произведения.
