«Я – писатель мистический»
Первая полоса
«Я – писатель мистический»
Ф. Рабле и Ф. Шиллер, А. Чехов и В. Вересаев, А. Конан Дойл и У.С. Моэм, В. Аксёнов и С. Лукьяненко. Это далеко не полный перечень писателей-врачей. Тайна нерасторжимой связи литературы и медицины остаётся неразгаданной. В 1916 г. с отличием окончил медицинский факультет Киевского университета и М. Булгаков. Лекарем он служил недолго. Врачом по части совести русской интеллигенции Михаил Афанасьевич остался навсегда.
Он первым осознал беспросветный ужас искусственной стимуляции жизни – наркомании (рассказ «Морфий»). Первым предостерёг от экспериментов в области биоинженерии (повесть «Собачье сердце»). Первым создал и образ больного врача по древнему завету: врачу, исцелися сам. К сквозной ране военного медика Алексея Турбина добавляется тиф, и на одной странице романа «Белая гвардия» мы читаем повторяющийся анамнез: «надежды мало», «надежды вовсе никакой нет», «безнадёжен». Лечится пиявками и профессор Кузьмин из «Мастера и Маргариты».
Но естественные науки, обожествлённые интеллигенцией, отступают, когда горячая молитва Елены за брата воскрешает Турбина.
Мастер, оказавшийся в «скорбном доме», заверяет Ивана Бездомного: «Я неизлечим…» Бессилие знаменитого психиатра Стравинского в том, что он врачует душевные недуги, не веря в существование души. Лжецелитель Воланд и его свита «лечат» москвичей и производят коррекцию личности возлюбленной Мастера. Прокуратор Иудеи Понтий Пилат сходит с ума от приступа мигрени и на вопрос, обращённый к облегчившему его страдания арестанту-оборванцу, получает ответ: «Нет, прокуратор, я не врач».
Булгакову 15 мая исполняется 120 лет. Многие из нас остаются пациентами его клиники, где единственное лекарство – слово.
Продолжение темы:
Владимир КОЛГАНОВ
К-загадка 2
Ксения ВИШНЕВСКАЯ
«120 дней с Мастером» 3
Николай БАХРОШИН
Чита-Грита, Мастер-Маргарита 4
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,2 Проголосовало: 5 чел. 12345
Комментарии:
Первая полоса
Иди и смотри
ЗДЕСЬ ТАНЦУЮТ!
Мировая премьера в Большом и знаки балетного времени
До конца досмотрел. И не скажу, что без интереса. Хотя слышал об «Утраченных иллюзиях» перед просмотром разное. Те, кто ходил на генеральную, мнения распределили по полюсам. От «уголовщины» до «гениальности». Средневзвешенного не было, хотя именно трезвый взгляд необходим здесь более всего. Ведь когда ангел говорит: «Иди и смотри», он указывает не на «кино», а на знак.
Оценки оптимиста отнеслись ко всему: к музыке Десятникова, к хореографии Ратманского, к сценографии и костюмам Жерома Каплана. Пессимист отметил лишь художника, да и то на крепкую троечку. Что несправедливо – спектакль получился ярким и при этом деликатным в красках и линиях. Остальное требует разъяснений.
У меня к Леониду Десятникову отношение вполне сложившееся. Воспитанный человек, пишущий предельно далёкую от меня музыку. Поэтому о достоинствах партитуры я высказываться не имею права: пристрастен. Однако замечу, что в целом звуки балета укладываются в тот вполне качественный ряд голливудской продукции, которая сопровождает классические фильмы MGM.
Только не воспринимайте это как упрёк: я далёк от требований перфекционизма, когда речь идёт о прикладном материале. Танец смотрят. Мне же смотреть его гораздо удобнее, когда он исполняется под нарочито созданное сопровождение, а не под произведения, написанные для чистого восприятия нот и пауз.
Тот факт, что Десятников создал музыку специально для балета, должен быть записан в актив культуре. Что же до хореографии, то здесь не всё так однозначно, как кажется на первый взгляд.
Балет Ратманского распадается на две неравноценные части. Одна – умерший уже «драмбалет», другая – балет настоящий. Или «балет в балете», если говорить о конкретном произведении.
Драматическая часть танцев откровенно вздорна, и с этим трудно что-либо поделать. Вина ли это хореографа? Нет, это беда непонимания жанра. Роман Бальзака «Утраченные иллюзии» буржуазен, тогда как балет – аристократичен по природе. Поэтому сам термин «драмбалет» представляет собой оксюморон.
Крестьянин обыкновенно работает, чтобы танцевать по праздникам. Праздник – это святое, потому любой быт в нём отменяется.
Аристократ, согласно «рыцарскому образу жизни», работать не имеет права. Ему позволено кормиться со своего феода, заниматься грабежом и поправлять финансы в удачных войнах. Вся его жизнь – танец, если под последним подразумевать церемониал. Аристократ не знает частной жизни – все его действия явны. Пределом проявленности выступает король – фигура, священная настолько, что даже её физиологические надобности справляются до известной степени публично. Не будем лицемерить и впадать в буржуазное ханжество: «король-солнце» был на виду всегда, а именно он являл собой вершину образа жизни. Был «иконой стиля», как сказали бы сейчас.
Буржуа лишён танцевальности. Он в работе ежесекундно – этого требует протестантская этика. Выходит, что пересказать буржуазную драму языком танца невозможно. Это хорошо видно на примере Ноймайера, чья «Чайка» танцевальна ровно в той степени, в которой в ней заявлен танец: на сцене, в кабаре, в репетиционном зале. Остальное – «пешеходно» или не очень удачно. То же относится и к балету Ратманского. Там, где у хореографа появляется рассказ об этуалях Парижской оперы, танец уместен. Его не портит даже некоторая гротескность постановки. Эти фрагменты вызвали у меня живейший интерес, я смотрел их с неослабевающим вниманием.
