Гарри Поттер был очень умным для своего возраста мальчиком. Жизнь с искренне ненавидящими его родственниками научила его предусмотрительности, осторожности, внимательности и благоразумию. Поэтому он не верил в чудеса и точно знал, что всего от жизни будет добиваться упорным трудом, сам. Нет у него папы и мамы, а значит, нет надежного, как у Дадли, например, тыла. К своим 11 годам он был уверен: чтобы получить ответ на интересующий его вопрос, не обязательно задавать его взрослым: тете, дяде или учителю, можно просто поискать в книгах или газетах. Что, если не хочешь получать шишки и тумаки от других детей, и не только детей, нужно уметь быть незаметным и делать вид, что ты как все, одной масти со стадом. Что люди, за просто так, никому ничего хорошего не делают и, если манят тебя вкусным калачом, то будь уверен от тебя потом потребуют дела, и не всегда оно тебе по нраву будет. Что только дурак может верить в бесплатный сыр, умный знает, что тот в мышеловке лежит. Поэтому, когда пришло письмо из Хогвартса, а дядя и тетя словно с ума посходили, не ждал он от этого ничего для себя положительного. Даже бегство на маяк и вид несчастного, в кои — то веки раз, Дадлика, которому родители ничего не объяснили, да дядя еще и наподдал впервые в жизни, чтобы тот пошевеливался, не нашли у Гарри в душе никакого отклика. Наоборот, что же там такое плохое написано, в том письме, что паника Дурслям весь ум отбила. Жаль, что прочитать не дали, теперь любопытно и страшно одновременно.
На маяке их догнал ночной шторм и Хагрид. И опять Гарри с удивлением разглядывал данного индивида, расколдовавшегося не на шутку, и думал не о том, что он волшебник, и как это прекрасно, а о том какую пакость подсунет судьба за этот нежданный сюрприз. Дадли, кстати, было жалко, как и его родителей, свиной хвостик, это не то, чем он желал бы наказать вредного кузена. Но прошла ночь, наступило утро, Хагрид показал себя с еще худшей стороны. Даже не слишком любя своих родственников, Гарри никогда бы не решился оставить их без помощи на том островке. Поэтому, глубоко в душе, он полностью потерял уважение к этому товарищу, и, даже, поборов собственное, велящее не высовываться второе я, заставил его вернуть им лодку.
«Дырявый котел» произвел на Гарри совершенно отвратительное впечатление. Толпа не слишком трезвого народу, кинувшаяся на него с желанием пожать руку «герою», чуть не заставила его выскочить из этого заведения вон, но стерпев все пожатия и похлопывания, он окончательно разочаровался в магах, как разумных существах. А как вы думаете, это нормально, назначить младенца героем, убившим самого Темного мага этого века? Ну, и где мозги у этих людей, явно не в голове. Разглагольствования Хагрида о том, где учились его родители, и какими они были храбрыми и замечательными людьми, как и то, как делят в школе учеников по факультетам, Гарри пропускал мимо себя. Все эти речи, напоминали ему о тщательно спланированном психологическом давлении, типа не попадешь на Гриффиндор, не станешь, таким же замечательным человеком. Только Гарри имел на это совершенно другое мнение. Были бы его родители замечательными и храбрыми, были бы у них верные друзья, любили бы они его, то нашли бы способ выжить, когда за ними начал охотиться тот Темный маг. Потому что, в первую очередь, как сам Гарри считал, нужно заботиться о собственной семье, храбро защищать ее от всех невзгод, ведь мир каждого человека, начинается с семьи, нет ничего нужнее и правильнее, чем стараться ее сохранить. Нельзя семейному человеку быть борцом за весь мир, а борьба со злом, это для тех, у кого семьи нет, им можно героями быть, им не о ком думать, кроме как о себе и о мире.
У Гарри, вообще, на все всегда было свое мнение. Он, конечно, знал, что высказывать его не всегда стоит, и в споры не ввязывался, и поучать других не пытался, но твердо верил, что его мнение имеет право на существование, и он может менять его, если появились доказательства того, что оно было ошибочным. Чем больше он пытался узнать магический мир, расспрашивая Хагрида, конечно, тем больше он понимал, что проводник ему достался слепой, глухой и дурной, к тому же. Тот во всем ссылался на мнение директора Дамблдора, который был, по словам его Величайшим Светлым Волшебником, только чем больше Гарри обдумывал все услышанное, тем менее светлым становился образ директора. Первым сигнальным звоночком, в голове, прозвенели слова Хагрида, что именно директор оставил его Дурслям. А Гарри знал, что нашла его тетя, выйдя утром за молоком, спящего в корзинке, замотанного в легкое одеяльце и с кровоточащим шрамом на лбу. Это не было секретом, это был лишний повод указать на его место в семье и в обществе. Вторым стало то, что ключ от хранилища с деньгами, которые оказывается у него есть, хранился все это время у того же Дамблдора, и тот даже не подумал о том, что если бы за проживание и воспитание Гарри, Дурслям платили деньги, то возможно, они лучше бы к нему относились. А уж когда Хагрид потребовал ключ вернуть, тут впервые в жизни, Гарри не удержался и попросил того объяснить, почему он должен отдать свой ключ, от своего сейфа, совершенно постороннему магу, пусть тот хоть трижды будет победителем, директором и светлым магом. Конфликт спустить на тормозах не удалось, Хагрид настаивал, Гарри упирался, гоблин строил зверские рожи, дабы не заржать в полный голос. Потому что, очень смешно выглядел взъерошенный, мелкий, но уверенный в своей правоте мальчишка, словесно отбивающийся от глуповатого, но огромного полувеликана. Ключ удалось отстоять только после того, как Гарри уточнил у гоблина, а нельзя ли зачаровать ключ так, чтобы его украсть не могли. На что гоблин ответил, что всем волшебникам известно, что ключ от сейфа в банке Гринготтс зачарован от кражи, и если он находится у владельца, ни отобрать его, ни украсть никто не сможет. И это было третье доказательство того, что в волшебном мире ему, Гарри, верить никому нельзя. Именно на то, что ключ могут отобрать или он может его потерять, напирал Хагрид, когда пытался его забрать, и как аргумент приводил следующее: «У директора целее будет».
