БОРИС НОСИК
"КТО ТЫ? - МАЙЯ"
Романтическую "коктебельскую" историю об этой загадочной женщине я впервые услышал на долгой вечерней прогулке в писательском Переделкине. Мы шли по присыпанной свежим снежком обледенелой дороге между деревянными дачами-дворцами, и сильно уже немолодая, но еще со следами былой красоты, ухоженности и богатства писательская вдова, которую я бережно поддерживал под руку, рассказывала мне, несведущему, бесчисленные истории из "их жизни", одна другой удивительней. Про довоенные вечера в Переделкине, когда приставленный к писателям страшный Яша Агранов, друг Лили Брик из ГПУ, вдруг заходил без предупреждения на огонек: "Продолжайте, друзья, продолжайте, о чем вы тут говорили, товарищи?" Когда вон в ту дачу въехал Пастернак, а из той вон только что увезли Бабеля... Ну и конечно, про Ялту, про былые времена, про волшебный Коктебель - ах, Коктебель, затейник Макс Волошин... У Макса жила молодая прелестная Майя, вдова князя Кудашева, и Макс придумал - написать от ее имени нежные письма трем знаменитым мужчинам-писателям: Герберту Уэллсу, Бернарду Шоу и Ромену Роллану. То-то была потеха, все вместе писали, всей компанией... Уэллс и Шоу, правда, не отозвались...
- Ну да, у Уэллса уже была русская, - вставил я. - А Шоу это было без надобности... К тому же у него были для переписки две актрисы-"заочницы".
- Может, и так. Но Роллан ответил, и ему писали все вместе от имени Майи. А потом Майя стала сама переписываться, никому свои письма не показывала - и вышла за него замуж... Очень милая история...
- Очень коктебельская, - согласился я, припоминая, на что это похоже. Слишком сильно похоже.
Позднее вспомнил все же, на что - на историю Черубины де Габриак. Но, может, он без конца этим занимался, Волошин: устраивал женские судьбы. А Майя, надо думать, заслуживала женского счастья. Прелестное было, наверное, существо. Я отыскал стихи Волошина, обращенные к Майе:
Над головою подымая
Снопы цветов, с горы идет...
Пришла и смотрит... Кто ты?
- Майя.
Благословляю твой приход.
В твоих глазах безумство. Имя
Звучит, как мира вечный сон...
Я наважденьями твоими
И зноем солнца ослеплен.
Войди и будь...
Позднее я наткнулся на воспоминания писателя Миндлина, который в 1919 году, совсем молоденьким, познакомился с Майей в Коктебеле у Волошина:
"Со всеми дружила и всегда оставалась сама собой маленькая, изящная Майя Кудашева, впоследствии ставшая женой Ромена Роллана. В известном до революции сборнике "Центрифуга" помещены ее стихи, подписанные "Мари Кювелье". Писала она по-русски и по-французски. Незадолго до приезда в Феодосию она потеряла своего молодого мужа князя Кудашева и жила с матерью-француженкой и малолетним сынишкой Сережей... В феодосийской жизни он был еще маленький Дудука Кудашев, а его мать подписывала стихи "Мария Кудашева". Мы все звали ее запросто Майей. Майя - давнишний друг Марины Цветаевой, Максимилиана Волошина и добрая знакомая очень многих известных писателей". Вероятно, тут есть анахронизм, потому что о смерти мужа Майя узнала весной 1920 года, но чего ждать от мемуаров? Память подводит не одних стариков...
Я рылся в Цветаевой и нашел один вполне любительский стишок про Майины женские успехи. Ариадна же Цветаева вспоминала, что Майя заходила к ним, когда Марина пошла за разрешением на отъезд за границу. Вернувшись, Марина услышала, что была Майя, и раздраженно отмахнулась: "Не до Май..."
В общем, не так уж я много нашел. Но это мне все вспомнилось, когда, впервые надолго поселившись в Париже в начале 80-х годов, я случайно узнал, что Майя Кудашева-Роллан еще жива. Я раздобыл ее телефон, позвонил, представился и услышал, что могу прийти побеседовать - она как раз в Париже, у себя в парижской квартире, на бульваре Монпарнас (это удача, что застал, потому что домов у нее много). И вот в назначенный час я отправился на свидание с той самой Майей ("Кто ты? - Майя"), с Марьей Павловной Кудашевой, вдовой Ромена Роллана.
На подходе к ее дому я смирял свое любопытство и нетерпение невеселыми арифметическими подсчетами. Если восторженный Миндлин умер к тому времени в Москве на девятом десятке лет, то Марии Павловне, которая старше его, должно быть нынче 87-88... И дело не только в неизбежной потере былой женской прелести - помнит ли она хоть что-нибудь?
Встреча превзошла мои лучшие и худшие ожидания... Дело не в памяти - она ничего не забыла, все помнила, что было и 50, и 60, и 70 лет тому назад (ну, может, изредка кое-что путала и привирала). Просто предо мной предстал не тот человек, которого я ожидал увидеть, не та романтическая коктебельская вдовушка, о которой я услышал некогда на заснеженных подмосковных аллеях в рамках небескорыстной, вероятно, переделкинской "легенды", рассказанной красивой пожилой дамой из общества: это я понял уже и полчаса спустя, а наше свидание с Майей было долгим и вполне интимным...
Марья Павловна сама открыла мне дверь и "русским голосом" сказала, что нам с ней лучше разместиться на кухне. На что я с фальшивым энтузиазмом отозвался, что это будет очень по-московски, у нас в малогабаритных квартирках гостей любят принимать на кухне, особенно по вечерам, когда дети спят, - это очень уютно и удобно (тут же заодно и закусишь). Это и правда оказалось для меня удобным: мне вам сейчас не нужно описывать городскую квартиру Роллана, я даже не знаю, сколько в ней было комнат - пять, пятнадцать или двадцать пять (я видел также его красивые дома в Везелэ, но что мне до чужих домов, мне б услышать о чужих приключениях). Тусклый свет, падавший через окно убогой, захламленной кухни, позволяет мне также не вдаваться сейчас в безотрадные описания женской внешности. Все-таки Майе было сильно за 80, и у нее была борода. Не такая густая, как у молодого Волошина, не такая идейно выдержанная, как у Маркса и Энгельса, пожиже, но все-таки борода, на манер Достоевского.
