— Завтра, Петров, можешь на работу не выходить, — сказал Мальцев. Подумал, плюнул папиросой в пол, растер ботинком оплевок по кафельным квадратам, добавил равнодушно:
— Типа, сегодня ночью конец света, начальство распорядилось, чтобы дома встречали. — Глянул куда-то мимо Петрова мертвым взглядом, произнес равнодушно:
— А по мне так гори оно все синим пламенем, — и пошел прочь: седой, перхоть на воротнике, вытертый пиджак, руки за спиной, совершенно безразличный к сказанному.
Его обязали — он сообщил.
От Мальцева сильно пахло спиртом, сегодня был день цеховой выдачи, три литра на квартал, конец смены — отчего бы и нет? Тем более в пятницу.
Святое дело.
Петров проводил Мальцева скучным взглядом и пожелал ему в который раз сдохнуть, не со зла пожелал, но по привычке; детальки одна за другой падали в приемный лоток, железно стуча о бортики.
Одна деталька — десятая рубля, сто деталек — десять рублей, тысяча — еще больше.
Очень хорошая и денежная работа.
Где еще такую найдешь.
Петров выключил станок, посмотрел мельком вверх: над стеклянной заводской крышей — там, вдалеке — на фоне вечернего неба в разбитых окошках мелькали стрижи. Или ласточки, поди разберись с этой крышевой живностью, каждый год разное.
Петров привычно обтер чугунную станину ветошью, смахнул пластиковой щеткой налипшие на станок железные стружки и пошел переодеваться.
В раздевалке было пусто, все шкафчики щерились открытыми дверцами, словно брошенные впопыхах, никому уже не нужные; в подвальной с низким потолком комнате пахло гнилым луком и мочой.
Петров переоделся — с большим сомнением надел пластилиново-липкие носки, решил их дома обновить, пора уже, — сунул перед уходом замасленную робу в шкафчик. Отошел от шкафчика, глянул снизу вверх в зарешеченное окно: мутное стекло, видны лишь туфли прохожих, но если присесть и посмотреть под углом, то иногда заметно и небо.
Впрочем, да, старые стекла синеву показывали, но ничуть ее не раскрашивали.
Дома Петров выпил водки и поел.
Жена Петрова не доставала, не было у него жены, ушла. Устав от телевизора, Петров лег спать: день прошел как день, ночь ожидалась как ночь.
Среди сна случилось что-то странное, но Петров не понял что именно. Как-то необычно ему стало, что ли… Жарко, наверное.
Рано утром Петров пошел на работу. А что еще ему оставалось делать?
Пустой цех был коридорно длинен и странно гулок, роба излишне тяжела; жужжащие потолочные лампы светились над цехом неживым люминесцентным огнем.
Петров включил станок и занялся привычным: детальки одна за другой падали в приемный лоток, железно стуча о бортики. Одна деталька — десятая рубля, сто деталек — десять рублей, тысяча — еще больше.
Очень хорошая и денежная работа.
Над головой Петрова — в уцелевших окнах крыши, сквозь налипший на них пепел горелых ласточкиных перьев — медленно, невозможно спокойно разгоралась черная заря; по цеховому залу протянулись длинные белые тени от станков, яркие и глубокие.
И лишь от Петрова никакой тени не было.
Он — работал.
