Он стоял у двери, окутанный мраком. Магический щит скрывал Его от глаз. Он обвел взглядом комнату.
В камине горел огонь, и вздрагивающие языки пламени то выхватывали из темноты лица находившихся в комнате, то снова погружали их в тень.
Придворная дама торопливо вышла. Шуршащая юбка задела край Его длинного черного одеяния. Сладкий запах горящих поленьев смешался с нежным ароматом духов, повеявшим на Него от пробежавшей женщины.
Он закрыл глаза и некоторое время наслаждался этим чарующим фимиамом. Потом заставил себя собраться и устремил свой взор на женщину, сидевшую перед зеркалом.
Служанка расчесывала ее длинные медные пряди. Он не мог оторвать взгляда от шелковистых мерцающих локонов. Воздух вокруг ее головы потрескивал, создавая волшебный сияющий нимб.
Женский смех поплыл по комнате. Обольстительные нежные звуки разжигали пламя Его страсти. Сжав кулаки. Он боролся с собой, стремясь сохранить самообладание. Лоб покрылся испариной от долго подавляемого желания.
— Сегодня, прекрасная моя Айслин, — хрипло прошептал Он. Голос Его, заглушенный магическим щитом иллюзии, никто не услышал. — Сегодня я овладею тобой, хоть ты и принадлежишь другому. Ты моя. Всегда была моей. Дитя, которое мы зачнем сегодня, скрепит наш союз, пусть и кощунственный теперь.
Дитя.
Губы Его скривились в усмешке. Мысли пронеслись сквозь туман времени.
«Да, он тоже часть этой сделки. Хотя я никогда не буду ему отцом, его душа станет моей. Как и его жизнь. Он принесет мне полную власть… полное отмщение».
— Да, милая Айслин, — прошептал Он, и взгляд Его смягчился. — Эта ночь принесет мне многое. А что подарит она тебе, любовь моя, кроме бесконечной печали? Этот ребенок, твой первенец и наследник короны Анакреона, превратится в изгоя. Как я.
Прошлое промелькнуло перед глазами, и Он еще сильнее сжал кулаки — ногти впились в ладони.
— Романтическая дурочка, — как выплюнул Он. — Если бы ты выбрала меня, а не этого самодовольного второго сына рода Лаэны. Если бы только…
Голос смолк. Ветерок развеял его, тот же ветерок, который шевелил тяжелые занавеси на окнах. Сверкающие янтарные глаза следили за королевой, пока прислуживающие ей дамы вели ее к постели. Она шла, и белая тонкая рубашка, искусно отделанная кружевами, колыхалась, то скрывая округлые формы нежного тела, то обрисовывая все его контуры.
Он проглотил яростное проклятие. Чтобы отвлечься, сосредоточился на создаваемом иллюзорном образе.
Натянуто меховое покрывало. Задута последняя свеча у постели. Прислужницы одна за другой тихонько выскользнули из комнаты.
Тишина. Он ждал, наслаждаясь ожиданием грядущего момента. Предвкушение разгоралось, охватывая Его пламенем страсти.
Наконец Он вынул из складок своего одеяния флакон и поднес к глазам. Круговым движением взболтал темно-красную жидкость. Дорого обошелся Ему этот дар Демона. Он заплатил за него своей душой. Предательством. И будет платить до конца дней… в этой жизни и после нее.
Он знал, на что идет. Но это было последней возможностью первым обладать Айслин. Так назначено судьбой. Ей это покажется сном, но для Него наступали самые сладостные и столь же горькие минуты.
«Да», — улыбнулся Он, и Его твердый рот исказился кривой усмешкой подступавшего жгучего желания. Принять образ ее будущего мужа — единственный способ достичь цели. Завтра она выйдет замуж, и будет поздно.
Он откупорил флакон и поднес к губам, затем опустил. Нерешительность, колебания, сомнения… Сделав первый шаг, придется идти до конца. Назад пути не будет. Еще не поздно уйти, отказаться от страшного дара. Он не сможет… это слишком страшно!
Он застонал. Сомнения одолевали Его, захлебывались в бездне Его души плачем ветра среди голых ветвей зимнего леса.
Как такое могло случиться? Он был равен сопернику в происхождении, воспитании, а главное — в своей любви к Айслин. И все же она выбрала другого.
Может, ее оттолкнуло Его безумное увлечение магией? Если бы Он подумал об этом раньше, если бы вовремя понял…
Теперь это не имеет значения. Она сделала свой выбор. Теперь Ему оставалась только магия.
«Да, — мрачно напомнил Он себе. — У меня по крайней мере все еще есть магия». Он поднес флакон к губам… и выпил обжигающую сердце жидкость.
Вечер опускался на землю. Закат золотил вершины дубов и берез. Высоко в небе парил сокол, оглядывая свои владения. Он то взмывал ввысь, то устремлялся вниз в долину, к самой глади лениво плещущей реки, превращенной заходящим солнцем в поток расплавленного золота, а затем плыл с воздушными струями дальше к дремучему лесу.
В фиолетовом бархате тишины опускающихся сумерек лишь эта птица, парившая над засыпающей землей, могла видеть высокого широкоплечего мужчину в черном на могучем боевом коне. Они ехали по тенистой роще, и пробивающийся сквозь листву солнечный свет трепетал на их сильных, закаленных в битвах телах.
Сокол спустился ниже. Его пронзительный крик разорвал тишину. Быстрые шумные взмахи крыльев — птица резко развернулась и полетела к далеким горам.
Услышав крик птицы, воин натянул поводья. Скакун встал на дыбы и, рассердившись на задержку, нетерпеливо забил передними копытами в воздухе.
