ПРЕДИСЛОВИЕ.
«Таких людей уже нет, он был одним таким»
Первые запомнившиеся мгновения детства. Самое яркое, что врезалось в сознание.
Мне 4 года. Дедушка, Павел Карпович, подобрал в поле оставшегося без матери косуленка. Палисадник. Я собираю и ем малину, а косуленок Мишка ее ворует у меня из рук…
Хмельные Павел Карпович и его брат дед Коля. Я в первый раз видел, как плачут взрослые люди. Как они сквозь слезы пели какие-то песни про псов-атаманов, любимого наркома, который поведет их по дороге знакомой, Первого маршала и Сталина, как врагов сокрушили у озера Хасан, как имя Ворошилов запомнил польский пан… Что-то сердито сказала зашедшая в дом бабушка Таня… Сверкающая наградная шашка в руках деда, рухнувший перерубленный фикус, толщиной с приличную сосну, крошево стульев, убегающая бабушка, во дворе визг разрубленного на две половины поперек кабана, откармливаемого к Новому году, и посеченный штакетник забора…
В 1979 году от рака желудка умерла бабушка Таня. Дед очень сильно тосковал и упросил моих родителей отпустить меня, своего самого любимого внука, пожить к нему. Вечера с рассказами дедушки о его жизни, о любви к покойной жене, о войне…
Я ему как-то напомнил тот случай, когда он буянил с шашкой. Узнал, что это было в день смерти Климента Ефремовича Ворошилова. «Таких людей уже нет, он был одним таким», — слова деда.
Так и остался мой дедушка для меня непонятным и загадочным человеком. Юношеское раздолбайство. А теперь горькое чувство упущенного. Сидеть бы сейчас перед Павлом Карповичем и старательно записывать всё, что он говорил мне теми вечерами!
Ушло поколение наших дедов, унеся память о своей жизни с собой. Мы, по своей малолетней глупости, увлеченные собственной молодостью, только едва притронулись к той памяти, выхватив из нее куцые фрагменты.
Поколение абсолютно непонятных нам людей. Простой конюх, вообще никогда не учившийся в школе, точнее, учившийся в церковно-приходской школе меньше месяца, — и книжная полка в доме с многочисленными мемуарами. Самое первое издание «Воспоминаний и размышлений» Г.К. Жукова и, с бережно обернутой газетой обложкой, любимая и часто перечитываемая книга «Пройденный путь» Семена Михайловича Буденного. Куда-то исчезнувшие после смерти дедушки письма, там и письмо, и поздравительная открытка бывшему старшине-сверхсрочнику Первой Конной от маршала Буденного. Рассорившиеся родственники не посчитали нужным прислать мне телеграмму, когда умер Павел Карпович, делили наследство…
Непонятная мне, советскому школьнику, откровенная ненависть ко всем коммунистам скопом, коммунистам тех лет. Презрение к Брежневу, день рождения которого был в один день с дедовским. Слова Павла Карповича, когда в телевизоре возникала фигура «дорого Леонида Ильича», смачно целующегося с мужиками: «Опять налакался, сволочь».
И в те годы вообще дико звучавшее для меня его утверждение, что тогда, при Сталине, они жили счастливо, а сегодня…
Брат дедушки Николай Карпович, ушедший на фронт рядовым и закончивший войну уже на Дальнем Востоке командиром роты, уволенный из армии в годы хрущевщины. Их с дедушкой воспоминания о войне, без всякого нытья о лишениях и страданиях, фронтовые хохмы и тосты за погибших. Дед Коля включает телевизор, начинается передача К. Симонова «Солдатские мемуары»: «Ну, кто там сегодня у него сопли размазывать будет?».
Что-то другое нам, тогдашней молодежи, всучили вместо Советской истории, вместо реальной истории жизни наших дедов. Какую-то муть в виде воспоминаний тщательно отобранных ветеранов о муках и страданиях.
А дед мне рассказывал потом вечерами о Клименте Ефремовиче, о его храбрости, как красноармейцы любили своего наркома, как они молодыми хотели быть похожими на него, о подвигах во время Гражданской, о знаменитом коне Маузере.
Я не верил его словам о том, что в Великую Отечественную командовали всеми войсками и разрабатывали все операции Сталин, Ворошилов, Буденный, Тимошенко, все вместе они назывались — Ставка. Нам уже тогда внушили: командующие фронтами главные фигуры.
Не верил тому, что Ворошилов был умнее и образованнее, как Павел Карпович говорил, чем все профессора скопом. Что его смертельно боялись «коммунисты» до самой его кончины, на радостях даже грандиозные похороны организовали, продержав до смерти чуть ли не под домашним арестом.
* * *
Первое чувство, возникшее, когда я стал собирать по кусочкам сведения о жизни и деятельности Климента Ефремовича — грандиозность масштабов и бессовестность лжи, сваленной на этого человека. Сегодня самым оболганным считается у нас Лаврентий Павлович Берия. Но это не совсем так. Берия даже у хрущевской сволочи представлен коварным, но умным. Это ложь, конечно. Но ложь не настолько оскорбительная, как то, что вылилось на Ворошилова. Своего самого страшного врага они выставили в наиболее гнусном свете. Из Климента Ефремовича изобразили дурака. Этакого ущербного умом клеврета Сталина, который нужен был Вождю только для борьбы со своими противниками в армейской среде, больше никакой ценности он собой не представлял.
Потом, уже из понимания этой лжи, начало формироваться представление о Ворошилове, как об одном из близких соратников Сталина. И опять начались нестыковки. Не получался из Климента Ефремовича соратник. Вернее, не совсем он соратником был. Слишком велика его фигура для просто соратника. Слишком открыто эти два великих человека дружили.
