Лариса Становкина
КИБОРГ И ЧЕЛОВЕК
В самый разгар боя, когда вокруг творится что-то совершенно невообразимое, просто ад кромешный, когда невозможно временами понять, где кто, и кажется, что тебя окружают одни враги, и разум цепенеет, уступая место ослепляющей ярости, ты почти перестаешь соображать, просто убиваешь и убиваешь, и враги приходят в ужас от одного твоего взгляда, и уже ничто не в силах вернуть тебе облик разумного существа, и ты чувствуешь себя неуязвимым, всемогущим, карающим ангелом тьмы... И в эту самую минуту, когда враг дрогнул и начал паническое, лихорадочное отступление... я вдруг увидел его. Прокладывая себе путь в груде живых, полуживых и уже совсем неживых тел лучем энергомета, я наткнулся на него. Точнее, я наткнулся на его взгляд, полный отчаянной жажды жизни, неверия в смерть и надежды на милосердие. Этот взгляд был сильнее слепящей звериной ярости, отрезвлял ледяной струей, ударял по сознанию тяжелой бронированной кувалдой. Это был взгляд ребенка. Руки, стиснувшие энергомет, опустились, шум боя, крики умирающих, рычание наступающих, свист и шипение оружия, скрежет металла - все вокруг разом исчезло. Я стоял перед ним, просто стоял и глядел ему в глаза. Да, он был еще совсем ребенком, хрупким юношей, в разодранном, с пятнами грязи и крови, комбинезоне. Светлые волосы слиплись от пота, лицо в царапинах. Он сидел, скрючившись, у обломка стены, поджав ноги, в последнем отчаянном жесте вытянув перед собой руки, словно пытаясь остановить бронированную смерть, неукротимым валом накатывающуюся на него. Так мы и замерли друг против друга, тяжело дыша, медленно приходили в себя. И я с каким-то странным смешанным чувством раздражения и щемящей радости понял, что не могу убить его. Я, прошедший не один и не два, а сотни боев, может быть даже тысячи, давно уже переставший считать свои жертвы, коллекционируя только планеты и грандиозные победы, я холодная бездушная машина войны, словно очнулся от сна. Я не мог убить его, я не хотел его убивать. Более того, я вдруг почувствовал острую потребность защитить, заслонить это маленькое хрупкое существо, с такой мольбой просящее о жизни. Что со мной? Может неполадки в системе нервных волокон? Нарушена связь между мозгом и телом? Или одна из моих микросхем принадлежала в прошлой жизни какому-то разносчику почты или пищеблоку? А может, мой кибермозг когда-то был частью организма какой-то домохозяйки? Я почувствовал странную слабость, усталость. Нет, я не хочу больше убивать. Вообще никогда не хочу. Это было так странно и ново для меня, что я не в силах был двинуть ни рукой, ни ногой. Я не мог понять, что со мной. Какие скрытые, спящие до этой минуты чувства, эмоции, подсознательные воспоминания пробудил во мне этот молящий взгляд больших детских глаз? Я чувствовал себя каким-то идиотским пацифистом.
Не знаю, как долго это продолжалось - одно мгновение, минуту?.. Но ужасающий шум, вой и скрежет внезапно прорвались в мой мозг. Вокруг кипел бой. Я затравленно огляделся. В нашу сторону двигалась группа киборгов, моих товарищей. Они добивали раненых. Не помня себя, не понимая, что делаю, я шагнул вперед, нагнулся, сграбастал сидящего у моих ног человека и побежал. Куда, зачем? Никакие вопросы сейчас не имели значения. Кругом царила смерть.
Не знаю, какое чудо помогло нам выбраться из боя. Есть ли на самом деле Бог, или Высший Разум, или ангелы-хранители? После, когда мы сидели в тиши полусгоревшего парка, слушая тихое шуршание ветра в зарослях, я готов был поверить, что что-то такое несомненно существует.
- Как тебя зовут? - спросил я юношу. - Ты с этой планеты? Ты один из повстанцев?
Он проигнорировал мои вопросы. По его хмурому, исподлобья, взгляду я заключил, что он уже пришел в себя, и что он никогда не поверит в мои благие намерения.
- Ты взял меня в плен? - наконец спросил он. И уверенно добавил: - хочешь вытрясти у меня сведения о нашей базе. Но у тебя ничего не выйдет. Во-первых, база постоянно меняет место дислокации, а во-вторых, все данные в моей голове заблокированы, и ты к ним никогда не доберешься.
Его лицо так и пылало злорадством. Я в сердцах сплюнул. Черт бы побрал этих фанатиков! Ну да ладно, не все ли равно теперь. Я и так уже стал перебежчиком, дезертиром и еще неизвестно кем. Но при этом не чувствовал себя неправым. Разве что чувство легкой досады из-за упрямства этого человечка мешало мне ощутить во всей полноте радость свободы выбора. Я освободился от пут. Отныне я сам буду выбирать свой дальнейший путь.
- Знаешь, что? - сказал я мальчишке. - Плевать я хотел на все твои заблокированные мозги. Я просто решил помочь тебе выбраться из этой передряги, а там делай, что душа пожелает, хоть застрелись.
Он смотрел настороженно и недоверчиво. Но у него все равно не было выбора, подчиняться мне или нет. Из-за ранения он не мог идти, и я, взвалив его на плечо, затопал прочь от линии кровавого фронта.
Несколько дней мы продирались сквозь непролазные джунгли, уходя все дальше от огненных сполохов, грохота и запахов гари. Я окрестил своего подопечного Комариком, потому что он никак не соглашался назвать свое имя. И хотя я видел, что ему обидно это прозвище, мне его обида доставляла удовольствие. Говорил он мало, ел то, что я ему давал. В общем, моя опека над ним была не слишком хлопотным делом.Комарик постепенно поправился и вскоре уже мог идти сам. Куда мы идем, я не знал, а он не спрашивал. По мне, так лишь бы подальше от войны.
