Проверка – раз, два, три, четыре, пять… Говорит Эванс. Буду записывать себя на магнитную пленку, пока хватит времени. Кассета рассчитана на два часа, но я сомневаюсь, что сумею использовать ее всю… Эта фотография преследовала меня всю мою жизнь; сейчас, хотя и слишком поздно, я понял почему. Много лет я не видел ее, однако стоит мне закрыть глаза, как вмиг передо мной открывается столь же враждебный и столько же прекрасный ландшафт, как этот. Пять человек среди снегов Антарктиды стоят перед фотоаппаратом. Пятьдесят миллионов миль ближе к солнцу. Семьдесят два года назад. Даже громоздкой меховой одежде не скрыть их поражения. Смерть уже тронула их лица. Нас было пятеро, и мы тоже сделали групповой снимок. Все же остальное было по-другому. Мы улыбались, веселые и уверенные. Наша фотография появилась на экранах Земли через десять минут. А тогда прошли месяцы, прежде чем обнаружили их фотоаппарат и доставили людям. К тому же мы умираем в таком комфорте, какого Роберт Скотт и представить себе не мог, стоя в 1912 году на Южном полюсе. Прошло два часа. Точное время начну давать по мере необходимости. Все события, происшедшие с нами, зафиксированы в вахтенном журнале. Теперь о них знает весь мир. Пожалуй, я повторяю их, чтобы успокоиться и подготовить себя к неизбежному. Самое большее через сутки кончится запас кислорода. И у меня останется на выбор три классических варианта. Можно дать накопиться углекислому газу, и я просто потеряю сознание. Можно разгерметизировать скафандр, и Марс сам сделает свое дело минуты за две. А можно проглотить одну таблетку из медицинского пакета. Накопление углекислого газа… Говорят, это совсем легко – ты словно засыпаешь. К несчастью, это ассоциируется у меня с кошмаром номер один: я читал, как умирали моряки на подлодках во второй мировой войне. Прибегнуть к самому быстрому способу? В вакууме сознание теряешь уже через десять секунд. Я знаю, это не больно. Но мысль о том, что придется дышать чем-то несуществующим, ввергает меня во второй кошмар: я так никогда и не забыл, как чуть не погиб однажды в Карибском море, еще мальчишкой, ныряя к лежащему на двадцатиметровой глубине затонувшему кораблю. Поэтому я знаю, что буду чувствовать, когда начну дышать морозной дымкой почти полного вакуума, тем, что на Марсе зовется атмосферой. Нет уж, спасибо. А что плохого в яде? Вещество, которым нас снабдили, действует мгновенно. Но все мои инстинкты против яда, даже если больше нечего выбирать. Был ли яд у Скотта? Сомневаюсь. А если и был, уверен, он бы им не воспользовался. Эту запись воспроизводить я не собираюсь. Но какая-то польза для меня в сказанном была, хотя я в этом и не уверен… Радио только что передало сообщение с Земли: прохождение начнется через два часа. Как будто я способен забыть – ведь оно будет единственным в течение следующих ста лет. Нечасто случается так, чтобы Солнце, Земля и Марс выстраивались в одну линеечку: последний раз это произошло в 1905 году. Пора проверить телескоп и аппаратуру синхронизации. Думаю, самым неприятным было наблюдать, как «Олимп», стартовав с Фобоса, направился обратно к Земле. Хотя мы давно уже понимали, что ничего нельзя было сделать, однако лишь теперь мы по-настоящему осознали, что из пятнадцати человек, отправившихся на Марс, домой вернутся десять. И миллионы людей там, на Земле, никак не хотели поверить в то, что «Олимп» не может опуститься на какие-то четыре тысячи миль, чтобы подобрать нас. Администрацию космических полетов атаковали самыми невероятными проектами нашего спасения; да и мы чего только не придумывали. Но, когда вечная мерзлота под третьей посадочной опорой подалась и «Пегас» опрокинулся, все стало ясно. Чудо еще, что корабль не взорвался, когда прорвало топливный бак. За те несколько последних секунд перед стартом «Олимпа» мы забыли о своем безвыходном положении. Мы будто находились на борту корабля, желая, чтобы тяга плавно нарастала, отрывая «Олимп» с гравитационного поля Фобоса по направлению к Солнцу. Мы слышали, как командир корабля произнес: «Зажигание». Произошла короткая вспышка интерференции, и все. Никакого огненного столба. «Зажигание» – это из старого космического словаря, пережиток прежней химической технологии. Взлет с помощью горячего водорода совершенно невидим; жаль, но нам никогда больше не придется увидеть великолепия стартов космических ракет Королева или «сатурнов». Затем командир произнес: «Прощай, Пегас», и радиопередатчик выключился. Разумеется, говорить: «Желаем удачи» – не имело смысла. Все было предрешено. Только что мысленно произнес слово «удача». Что ж, с командой из десяти человек «Олимп» избавился от трети груза и стал легче на несколько тонн. Теперь он сумеет попасть домой на месяц раньше намеченного срока. А за месяц могло бы произойти много неприятностей; возможно, именно мы спасли экспедицию. Естественно, мы никогда об этом не узнаем, но думать так было приятно. Все время я слушаю музыку. У нас есть прекрасный набор музыкальных произведений. Сейчас звучат вариации на темы Паганини Рахманинова, но надо выключать и приступать к работе. Осталось всего пять минут; оборудование в отличном состоянии. Телескоп направлен на Солнце, аппарат видеозаписи находится под рукой, работает счетчик точного времени. Точность наблюдений целиком зависит от моего умения. Своей работой я обязан товарищам. Они отдали мне свой кислород, чтобы я успел сделать все, что необходимо. Надеюсь, вы будете это помнить через 100 или 1000 лет. Осталась минута; начинаю работать. Для регистрации: год – 1984-й, месяц – май, день – одиннадцатый. Эфемеридное время – приближается к четырем часам тридцати минутам… есть. До контакта – полминуты; включаю видеозапись и синхронизатор на полную скорость. Только что еще раз проверил угловое положение телескопа, чтобы наверняка смотреть на нужную точку солнечного лимба. Усиление – 500, изображение исключительно устойчивое, несмотря на незначительную высоту над горизонтом. Четыре тридцать две. В любой момент есть… Вот… вот она! Едва верю! Малюсенькая черная зарубка на солнечной кромке растет, растет, растет. Привет тебе, Земля. Посмотри вверх на меня, на самую яркую звезду в своем полночном небе, прямо над головой. Видеозапись – обратно на медленную скорость. Четыре тридцать пять. Будто большой палец давит на кромку Солнца – глубже, глубже. Четыре сорок одна. Земля точно приостановилась на полпути и похожа сейчас на великолепный черный полукруг, откушенный от Солнца. Четыре сорок восемь: Земля вошла на три четверти. Четыре часа сорок девять минут тридцать секунд. Видеозапись – снова на полную скорость. Линия контакта с кромкой Солнца быстро уменьшается. Сейчас она едва заметная черная нитка. Через несколько секунд вся Земля наложится на Солнце. Теперь мне виден эффект атмосферы. Черный круг Солнца окружает тонкий ореол света. Странно думать, но я вижу свечение всех закатов и всех восходов, происходящих сейчас на Земле. Вхождение полное. Четыре часа пятьдесят минут пять секунд. Весь земной мир передвинулся на поверхность Солнца, образовав черный диск-силуэт на фоне того самого ада, что находится внизу, на расстоянии девяноста миллионов миль от меня. В течение последующих шести часов, пока не появится Луна, идущая за Землей на расстоянии в полширины солнечного диска, никаких наблюдений. Лучом я передам записанную информацию на «Лунаком», а затем постараюсь немного поспать. Самый последний сон. Интересно, потребуется ли мне снотворное. Жаль тратить на сон эти последние несколько часов, но я хочу сберечь силы и кислород. Эфемеридное время – десять часов тридцать минут. Я принял только одну таблетку и снов каких-либо не помню. Снова у телескопа. Сейчас Земля прошла по диску Солнца полпути, находясь немного к северу от центра. Через десять минут я должен увидеть Луну. Только что включил телескоп на самое большое усиление – 2000. Изображение слегка расплывчатое, но все-таки довольно хорошее, отчетливо видно атмосферное кольцо. Может быть, увижу города на темной стороне Земли. Не повезло. Вероятно, сильная облачность. Обидно: ведь теоретически это возможно, однако не удалось. Десять часов сорок минут. Видеозапись – на малую скорость. Надеюсь, что смотрю на правильную точку. Осталось пятнадцать секунд. Видеозапись – на полную скорость. Черт… пропустил. Но неважно – аппарат видеозаписи успел схватить тот самый момент. Маленькая черная метка на краю Солнца уже видна. Первый контакт, должно быть, произошел приблизительно в десять часов сорок одну минуту двадцать секунд по эфемеридному времени. Как велико расстояние между Землей и Луной – половина ширины диска Солнца. И не подумаешь, что они имеют какое-то отношение друг к другу. По-настоящему понимаю, насколько огромно Солнце. Десять часов сорок четыре минуты. Луна прошла край Солнца ровно наполовину. Очень маленькое, очень четкое полукруглое вклинение в солнечную кромку. Десять часов сорок семь минут пять секунд. Внутренний контакт. Луна прошла крайнюю точку и находится полностью внутри Солнца. Едва ли смогу что-либо увидеть на ночной стороне, но все-таки увеличу мощность. Вот интересно. Так, так. Кто-то, кажется, пытается со мной говорить. Крошечная световая точка пульсирует на темной стороне Луны. Вероятно, лазер на базе «Имбриум». Простите. Я же уже со всеми распрощался… И все-таки есть что-то гипнотизирующее в этой мигающей точке, исходящей от самой поверхности Солнца. Трудно поверить, что луч прошел сквозь все это расстояние, имея ширину только в сто миль. «Лунаком» нацелил лазер точно на меня, и зря: я, вероятно, игнорирую его сигнал. Однако здесь у меня своя работа. Десять часов пятьдесят минут. Видеозапись выключена до конца прохождения Земли. Оно произойдет через два часа… Только что перекусил и сейчас в последний раз осматриваю вид, открывающийся из пузыря, откуда я веду наблюдение. Солнце стоит все еще высоко, поэтому сильных контрастов нет, но свет отчетливо выявляет все цвета – бесконечные оттенки красного, розового и малинового, а это на фоне синего неба выглядит жутковато. Как непохоже на Луну, хотя та тоже по-своему красива. Странно, как может удивить очевидное. Каждый из нас знал, что Марс красного цвета. Но мы никак не ожидали увидеть красноту ржавчины, красноту крови. Словно воплотившаяся земная пустыня: через несколько минут глаза начинают тосковать по зеленому цвету. Только на севере можно увидеть снежную шапку углекислого газа на горе Барроуз: ослепительно белую пирамиду. Это еще одна неожиданность. Барроуз возвышается над равниной на двадцать пять тысяч футов, а считалось, что на Марсе гор нет. Ближайшие песчаные дюны находятся от меня в четверти мили, местами они тоже покрыты на затененных склонах изморозью. Мы пришли к выводу, что дюны во время последнего шторма передвинулись на несколько футов, но не были уверены до конца. Конечно, дюны перемещаются как и на Земле. Когда-нибудь наша площадка будет занесена и появится вновь только через тысячу лет. Или через десять тысяч. А вот и странная группа скал – Слоновья, Капитолий, Епископ, – все еще скрывающая свои секреты. Мы могли бы поклясться, что скалы были осадочного происхождения; с каким нетерпением мы ринулись наружу на поиски окаменелостей органического происхождения! Но даже и сейчас мы не знаем природы образования этих обнажении. Геология Марса – сплошной клубок противоречий и загадок. Будущему мы передали достаточно проблем, а те, кто придет после нас, найдут их еще больше. Но есть одна тайна, о которой мы не сообщили на Землю и даже не зафиксировали ее в бортжурнале. В ночь после приземления мы дежурили по очереди. На вахте был Бреннон, он-то и разбудил меня вскоре после полуночи. Ему показалось, что вокруг основания Капитолия двигается свет. Мы наблюдали по меньшей мере целый час, пока не наступила моя очередь заступать на дежурство. Но ничего не увидели; какова бы ни была причина свечения, больше оно не появлялось. Бреннон был человеком чрезвычайно уравновешенным и лишенным воображения. Если он сказал, что видел свет, значит, он его видел. Может, это был какой-нибудь электрический разряд или отражение Фобоса на куске скалы, отполированной песком. Во всяком случае, мы решили не упоминать «Лунакому» об этом, если не увидим свет еще раз. Последнее время я пребывал в полном одиночестве, часто просыпался по ночам и смотрел на скалы. В тусклом свете, отраженном от Фобоса и Деймоса, они напоминали мне очертание ночного города, всегда остававшегося темным. Никаких огней для меня так и не появилось. Двенадцать часов сорок девять минут, время эфемеридное. Начинается последний акт. Земля почти достигла солнечного лимба. Два узких световых рога, охватывающие ее, едва дотрагиваются друг до друга. Видеозапись – на полную скорость. Контакт! Двенадцать часов пятьдесят минут шестнадцать секунд. Серпы света разъединены. На солнечной кромке, которую начала пересекать Земля, появилась черная точка. Она растет, становясь длиннее, длиннее… Видеозапись – на медленную скорость. Через восемнадцать минут Земля окончательно освободит солнечную поверхность. А Луне еще предстоит пройти более половины пути; она не достигла и серединной точки своего прохождения и выглядит сейчас будто маленькое чернильное пятно, размером в четверть Земли. Свет больше там не мигает. Похоже, «Лунаком» отказался от попытки связаться со мной. Итак, мне остается пребывать в моем последнем убежище еще четверть часа. Время ускоряет свой бег, как в последние минуты перед стартом. Но я уже все решил. Я чувствую себя частью истории. Одним из тех, кто вместе с капитаном Куком в 1769 году наблюдал на Таити прохождение Венеры. Наверно, это выглядело точно так же, за исключением изображения Луны сзади. Что бы подумал двести лет назад Кук, если б узнал, что человек будет наблюдать прохождение Земли из внешнего мира? Уверен – он бы удивился, а потом обрадовался. У меня такое ощущение, словно я еще не родился. Да, вы услышите эти слова. Возможно, через сто лет вы будете стоять на этой самой точке во время следующего прохождения. Шлю свой привет году 2084, ноябрь десятого числа! Уверен, вы прибудете сюда на роскошном лайнере, а может, и родитесь здесь же, на Марсе. А знать вы будете так много, что я и вообразить себе не могу. И все же я вам не завидую. И даже не поменялся бы с вами местами, если б и мог. Потому что вы будете помнить мое имя и знать, что я был первым человеком, наблюдавшим прохождение Земли. Двенадцать часов пятьдесят девять минут. Земля вышла ровно наполовину. Мне никак не отделаться от впечатления, что от золотого диска откушен приличный кусок. Через девять минут Земля пройдет, и Солнце снова будет целым. Тринадцать часов семь минут. Видеозапись – на полную скорость. Земля почти прошла. Только неглубокая черная выбоинка видна на солнечной кромке. Ее легко можно принять за маленькую точку на лимбе. Тринадцать часов восемь минут. Прощай, Земля-красавица, прощай, Родина. Уходишь, уходишь, всего тебе доброго… Чувствую себя снова нормально. Вся видеозапись передана домой. Через пять минут она присоединится к аккумулированной мудрости человечества. И «Лунаком» узнает, что я находился на своем посту. А эту запись я не отсылаю. Я оставлю ее здесь для следующей экспедиции, когда бы она ни состоялась. Может, пройдет десять, двадцать лет, прежде чем кто-либо снова доберется сюда; есть ли смысл возвращаться на старое место, тогда как целый мир ожидает своей очереди быть исследованным? Так что кассета останется здесь, как оставался дневник Скотта в палатке, пока не нашли его другие исследователи. Именно Скотт подал мне эту идею. Ведь его замерзшее тело не исчезло навсегда в Антарктике. Уже давно его одинокая палатка начала свой марш к океану, сползая вместе с ледником с полюса. Через несколько веков моряк вернется в море. Здесь, на Марсе, нет океанов. Но какая-то жизнь существует там, внизу, на несильно изрезанном эрозией плато Хаос II, которое у нас так и не хватило времени обследовать. А подвижные участки поверхности, видимые на орбитальных фотографиях? А доказательства того, что кратеры с огромных площадей Марса начисто смели силы, совсем непохожие на эрозию. А расположенные в длинную цепь оптически активные молекулы углерода, оказавшиеся в атмосфере Марса? И конечно, тайна «Викинга VI». Даже сейчас никто не в состоянии отыскать какой-либо смысл в последних показаниях приборов, перед тем как что-то огромное и тяжелое раздавило аппарат. И не говорите мне о примитивных формах жизни! Все, что здесь выжило, стало настолько изощренно-сложным, что мы по сравнению с ними, возможно, выглядим такими же неуклюжими, как динозавры… Вот и все. Полный порядок, теперь можно проехать на марсоходе вокруг всей планеты. У меня есть три часа дневного времени – вполне достаточно, чтобы спуститься в долину и добраться до самого Хаоса. Психотерапия сработала. Чувствую себя легко и свободно, так как уже знаю, что намерен сделать. Я собираюсь насладиться поездкой по Марсу и буду вспоминать всех, кто мечтал о нем. Пусть их предположения были ошибочны, но реальность оказалась такой же необыкновенной и такой же прекрасной, как они себе представляли. Не знаю, что ожидает меня там, и, возможно, я ничего не увижу. Но этот голодающий мир, должно, быть, остро нуждается в углероде, фосфоре, кислороде, кальции, и он может меня использовать. А когда индикатор кислорода даст мне сигнал и мне станет трудно дышать, я сойду с марсохода и пойду вперед, включив проигрыватель на полную мощность. Нет в мире музыки, которая могла бы сравниться с ре-минорной Токкатой и Фугой Баха. Я не успею дослушать ее до конца, но это неважно. Иоганн Себастьян, я иду.
