Глава 1
Трудно быть государем
Старые домишки в Коломенской части Санкт-Петербурга из последних сил выдерживали бешеный напор ветра. Люди в страхе жались по углам и истово молились. Здесь селилась беднота — мелкие чиновники, ремесленники, художники средней руки и актеры на вторых ролях.
— Экий ветрище! — вздохнул седой шорник Кузьма Ильич, глядя в маленькое оконце на разыгравшуюся непогоду. — Не дай бог, Нева пойдет вспять…
— Типун тебе на язык, — заворчала бабка в шерстяном салопе.
— А помнишь, Акулина, как затопило Петербург в семьдесят седьмом году? Да как раз в тот день, когда родился Федюшка!
Старуха перекрестилась и вздохнула.
— Еле спасли дитя. А потом два года по чужим углам мыкались, чуть по миру не пошли.
— Слава Богу, мы в ту пору молоды были, и руки наши ремесло знали. Вот и выжили, вырастили сына.
— Вырастили непутевого. Ни семьи, ни кола, ни двора.
— Федюша — талант, актер Императорского театра!
— Тоже мне, честь великая — за гроши играть в театре. Лучше бы шорничать научился, али в столярном деле себя попробовал… А нет, так шел бы в монахи.
— Как соседский Венька?
— Это он раньше был Венькой, а ноне — брат Варфоломей! Не то что наш скоморох.
Тут они вдруг умолкли. Старуха охнула, прикрыв рот морщинистой ладонью. Слышно было, как входная дверь распахнулась, впустив порыв студеного ветра. В сенях затопали, кто-то снимал тулуп и отряхивался от дождя. Через минуту в горницу вошел высокий, видный мужчина, светловолосый, чуть лысоватый, с приятным лицом.
— Феденька… — нежно протянула Акулина.
Вошедший поздоровался и учтиво поклонился старикам, скрыв мимолетную улыбку, скользнувшую по красиво очерченным губам. Он слышал конец их разговора.
— Рад сообщить вам, матушка, — тихо промолвил он, — что ваше желание скоро исполнится. Я ухожу из театра.
— Слава богу! — вырвалось у старухи, но потом, взглянув на сына, она поняла, что тот опечален. — А что случилось, родненький?
Сын помедлил, присел на лавку и вытянул к печке промокшие ноги. Долго молчал, потом заговорил тихо:
— Вчера постановщик собрал труппу и сказал, что в этом сезоне решил поставить «Гамлета», великую трагедию Шекспира. Стал распределять роли, а главную поручил мне. Все согласились, принялись поздравлять, и я был счастлив… Вдруг является наша примадонна Александра Черноухова. Узнала, в чем дело, и аж позеленела от злости. Стала кричать, что я для Гамлета слишком стар и, ежели мне дадут эту роль, она не будет играть Офелию. Постановщик скрепя сердце согласился. А что делать? Эта красивая кукла обеспечивает театру сборы. Сам генерал-губернатор от нее без ума.
— Феденька! Да стоит ли этот Хамлет, чтобы из-за него так убиваться?
— Стоит, матушка. Всю жизнь я ждал этой роли. Вот вы сказывали, что я едва не погиб при рождении, но Господь сохранил мне жизнь. А ради чего? Ужели для того, чтобы я прожил ее никчемно?
— Сыночек! Помолись, и легче станет!
— Да, да… — прошептал тот, вставая. — Неможется мне, матушка. Ужинать не буду. Завтра на рассвете пойду в театр просить расчета.
* * *
Бой барабанов становился всё слышнее. Великий князь Николай Павлович удовлетворенно кивнул. Изо всех видов музыки более всего он предпочитал барабанную дробь. Истинный знаток, он мог по достоинству оценить мастерство исполнителей.
Карета промчалась мимо постового, который, заметив герб великого князя, вытянулся во фрунт. Верховой конвой спешился и кинулся открывать дверцу. На подмороженную землю первым спрыгнул адъютант великого князя полковник Бакланов. За ним вышел и сам Николай, молодой, высокий, стройный, с бледным, словно мраморным лицом. Поплотней запахнув подбитый мехом плащ, он повернулся к барабанщикам и некоторое время молча слушал. Палочки взлетали в едином порыве, отбивая такт, на миг замирали в воздухе и вновь опускались на мембрану, создавая характерный сухой треск. Постояв с минуту, великий князь жестом приказал барабанщикам смолкнуть и огляделся.
Как холодно и уныло… Лишь один гусарский полк остался в Красном Селе. Остальные уже давно выехали на зимние квартиры в Петербург. Темные тучи навевают тоску. То ли дело летом, во время военных смотров! Сколько раз Николай принимал в них участие и всегда волновался, не в силах унять учащенного биения сердца. Вот и теперь, глядя на пустой плац, он не мог избавиться от чудного видения.
* * *
Словно наяву, перед ним предстает военный парад в Красном Селе. В конном строю пестреют яркие ряды гусар, сверкают на солнце латы улан. Замерли в строю драгуны и кирасиры. Настает напряженная до предела тишина, готовая вот-вот взорваться. Секунда… другая…
И вот летит ввысь голос серебряной георгиевской трубы: «Ти-та-та-та!.. Та-та!» Все устремляют глаза на зеленое поле. На белом английском скакуне несется к колоннам войск император. Пышный белоснежный султан на треуголке трепещет на ветру. Александр I начинает объезд гвардейских полков, приветствуя их, а те скандируют в ответ: «Здравия желаем, ваше императорское величество! Ур-р-р-ра!» А по краям поля — местные жители и богатые дачники, для которых военный смотр — любимое зрелище.
Звучит команда:
